Александр Гитович - Звезда над рекой

И сказал старик притихшим людям: —
Дорогие земляки и братья,
Мы о многом говорить не будем.
А немногое хочу сказать я.
Половину века на чужбине,
Своему родителю покорен,
Я искал знакомый мне отныне
Корень Жизни — драгоценный корень.
Почему же, старый и согбенный,
Я, вернувшись к отческому дому,
Отдал этот корень драгоценный
Русскому солдату молодому?

Потому что он в минуты эти
Научил нас всех, живущих вместе,
Чтобы мы не думали на свете
О себе лишь и своем семействе.
Одному себе хотел добра я —
Он его хотел всему народу
И, от ран кровавых умирая,
Умирал за общую свободу.
Жизнь хотел от старости спасти я —
Он спасал нам сотни тысяч жизней,
Ибо так велит его Россия,
Та страна, что нету бескорыстней.
И отныне мы в своей отчизне
Никогда, корейцы, не забудем,
Что несет Россия Корень Жизни
Всем простым и угнетенным людям.
_______

Было то у самого Китая,
В деревушке на краю болота.
Может, повесть эта небольшая
Не доскажет нужного чего-то.
Но устами старика седого,
Душу нам своею правдой грея,
Говорила праведное слово
Вся освобожденная Корея.
Ибо здесь отныне и навечно
Нет того, что было б больше свято
Маленькой звезды пятиконечной
На фуражке русского солдата.

Позабыв о праздничном собранье,
Словно старый счет сводя с судьбой,
Танцевала женщина в Пхеньяне,
Никого не видя пред собой.

Древние там пели инструменты.
Голосами тонкими звеня,
И мелькали и кружились ленты
В полосе печального огня.

И, одной тревогою объятый,
Не дышал битком набитый зал,
Где сидели русские солдаты
Меж друзей — корейских партизан.

И как будто видели темницу
Через дальний времени туман,
Где скорбит Корея и томится
Вместе с милой девушкой Чун Ян.

Кто учил актрису? Может, горы,
Горестный встречавшие восход?
Может быть, бродячие актеры,
Помнившие старый танец тот?

Может быть, на свадьбе деревенской,
В хате, скрытой от японских глаз,
Видела актриса танец женский
И душа от боли извелась?

И она в горах родного края,
Где неволи властвовала мгла.
По частицам танец собирая,
Как бы вновь создать его смогла.

И теперь, обретшая свободу,
Страстью окрыляя мастерство.
Возвращала своему народу
Старое сокровище его.

Стремительно огибая северную границу.
Вдоль берегов скалистых, мимо соседних стран
В каменно-древнем ложе дорога твоя стремится.
К великим просторам моря уходишь ты, Туманган
Тут слезы лила Корея, и на берегу скорбела
В безмолвной тоске о лучших будущих временах
О, сколько раз отраженье печальной одежды белой
Ты нес, Туманган, на темных, холодных своих волнах!

Лицо в глубоких морщинах, одежда его — в лохмотьях.
Все отнято самураями, он загнан и угнетен,
Нет меры его мученьям, — сердцу не побороть их.
Посох в руке скитальца — все, что имеет он.
Нет ни жилья, ни крова, негде ему согреться,
Нет у него покоя даже в коротких снах…
Скажи, Туманган, не это ль правдивый образ корейца.
Столько раз отраженный в холодных твоих волнах?

Можно ее замучить, но лжи она не сказала б!
Пусть нищенская одежда вылиняла от слез,
Вздохов ты не услышишь и не услышишь жалоб, —
Терпит она безмолвно все, что ей рок принес.
Еле живой ребенок спит за спиной крестьянки…
Скажи, Туманган, ты видел ее на своих путях?
Не это ль правдивый образ женщины-кореянки,
Столько раз отраженный в холодных твоих волнах

Плывут по теченью льдины, — он разве не знал про это?
Свистят японские пули прямо над головой.
Но, видя северный берег в бледных лучах рассвета,
Реке он судьбу вручает и путь продолжает свой.
За ним — ружейные залпы и злобный треск пулемета…
Скажи, Туманган, ты помнишь его на своих путях?
Не это ль правдивый образ корейского патриота.
Что был отражен когда-то в холодных твоих волнах?

Кровавый след на тропинке… Сквозь ветер и непогоду —
Последняя пуля в японцев, и вот он на берегу.
Он машет друзьям рукою и камнем падает в воду,
Чтоб даже безгласным трупом не даться в руки врагу.
Он был молодым и сильным, он родом был из Гензана…
Скажи, Туманган, ты помнишь его на своих путях?
Не это ль правдивый образ корейского партизана,
Что был отражен когда-то в холодных твоих волнах?

Река страданий и горя, крови и слез Кореи,
Ни нам, ни тебе вовеки обратно не повернуть.
Но чудится, что сегодня ты даже течешь быстрее,
Мечом своих волн могучих к морям пробивая путь.
Как будто ты вместе с нами тяжелую жизнь измерил,
А ныне течешь на воле, свободу свою ценя.
Скажи, Туманган, когда же ты в счастье Земли поверил,
Когда началось все это, с какого года и дня?

В тот день, когда берег дрогнул от пушечной канонады,
Ты, Туманган, внезапно увидел перед собой
Воинов благородных доблестные отряды,
Шедших неколебимо на беспощадный бой.
О, не тогда ль ты понял святое свое призванье,
Когда ты поил героев, не знающих слова «страх»,
и, словно образ Победы, Красной Звезды сиянье
Ты отразил впервые в холодных своих волнах?

Тогда бледнели от страха растерянные японцы,
Бросая в пути оружье, бежали они на юг.
А с севера, ты увидел, медленно встало Солнце
И озарило горы, землю и все вокруг;
И Воинов Справедливости, черпавших каской воду,
Ты на груди широкой бережно перенес,
И вместе с ними в Корею ты перенес Свободу
И стал нам рекою Счастья, а не рекою Слез.

Мир — особое русское слово,
И в обоих значеньях его,
Вместе взятых, — он жизни основа
И грядущего дня торжество.

Пусть не только народы и страны
Сохраняют его на земле —
Пусть он будет царить постоянно
В каждом доме и в каждой семье!

Не Ленин ли готовил этот час,
Когда соединил рабочий класс
Свой светлый ум и золотые руки —

И, не подвластный никакой судьбе,
Весь род людской он пригласил к себе
На пиршество отваги и науки!