Галактион Табидзе - Стихотворения

А утро блеклое, нераннее —
Неверны желтизна и синь.
В природе —
Воля умирания.
Во всем — Поэзия.
Аминь!

О, это для него не ново!
Он чует в сумраке ночном
Боль обреченности суровой,
Грудь бередящую сверлом.

Должно быть, сердце постарело
И в нем тепла и света нет.
Как геометр, окончив дело,
Идет отверженный поэт.

И вот собаку видит рядом —
Она грустна, в ночи бредя,
С доверчивым, усталым взглядом,
Как он, промокнув от дождя.

Как быть мне отныне — тоска оседает в крови,
И душу, как птица, с налету ветра расклевали.
Не жди понапрасну, напрасно меня не зови —
Уже непосильны ни страсть, ни любовь, ни печали.

Уже распадается стих и сбивается речь,
И незачем сердцу томиться в напрасной надежде —
Очнуться от спячки и новое пламя разжечь,
И новое утро начать безрассудней, чем прежде.

Ты разве не видишь — несбыточны были мечты,
Видения счастья вдали отгорели, как свечи,
И столько в минувшем блужданий, сиротства, тщеты,
И столько тщеты и утрат еще ляжет на плечи.

И демоны ночи угрюмым круженьем своим
Мне путь преграждают, и всё безысходней потуги
Спешить, как вслепую, сквозь жизни сгустившийся дым
С обломком копья в иссеченной мечами кольчуге.

И Земля покрывалась мраком и утопала во мраке
Только не здесь, а где-то — в хаосе, далеко.
А в соседнем селении залаяли собаки,
Совы заухали — прохожий идет…
Тележное колесо скрипнуло и осело,
И всё затаилось, заглохло и заросло тишиной.
Что же всё это значит?.. Тишь и столбняк удивленья,
Эта незримая, стылая и всё же родимая тишь?
И почему леденеют хребты, заслонившие солнце,
Зачем онемели дороги, которыми в прежние дни
Пронесся в слепом полете стремительный конь македонца?
О, как мне понятно молчание этих руин!
Какое волненье и трепет оно во мне пробудило…
Загадочным сном в нем дремлют новые хаосы, бродит
Немая тревога невидимого огня.

В оны дни его призвали
Мир будить трубой,
Песней, радующей дали,
Славить смертный бой.

Был величья он достоин,
Как венца — цари,
Но погиб певец и воин,
Не узрев зари!

Когда вокруг сгущаются туманы,
О ты, цветок далекой стороны,
Тебя в своих молитвах поминают
Поэты Грузии — тобой упоены.

Душа неведомая! Да пребудем
Навеки паладинами тебе!
О, лишь бы ты сама на перепутьях
Была верна предсказанной судьбе.

Твоя легендарная слава
Меня обольщает опять,
Но я не завистлив и, право,
Мне груза ее не поднять.

Что слава? Кипенье прибоя
И грохот, рождающий страх.
А сердцу не будет покоя,
Оно — как скиталец в морях.

Пусть рупор дается горлану,
Чтоб славить раздутую тень,
Я рвать и топтать не устану
Прожорливых бирж бюллетень!

И если ты, подлинный гений,
Не понят, запомнить пора,
Что тягостен ужас падений,
Когда голосят маклера.

В тишину ворвался
Этот стон:
Паровоз взревел
Три раза кряду
Так, как будто
Жаловался он
На возникшую пред ним
Преграду.

И, в ночную
Вглядываясь муть,
Не найдя просвета
Среди ночи,
Ставит паровоз,
Прервав свой путь,
Черных сгустков дыма
Многоточье.

Прогудел,
Затих локомотив,
Тишь и тьма над миром.
Только где-то
Притаилось,
Силы накопив,
Зарево
Великого рассвета.

Путь разрушен,
Прячутся сычи
В опустевшем
Станционном зданье.
Тишина.
Лишь слышится в ночи
Паровоза
Жаркое дыханье.

Внезапно все свечи задуло
И в мрак погрузился Тифлис,
Как будто с самим Вельзевулом
Недобрые ветры сошлись.
Внезапно задуло все свечи,
Гроза пронеслась надо мной
И напророчила встречу
С глухонемой чертовней.
И маятник громче затикал,
Нашло колдовство на Тифлис…
Но стоило ветру затихнуть —
Все свечи мгновенно зажглись.

Тот нежный юноша-мечтатель
Погиб по милости молвы.
Теперь я не страшусь, читатель,
Ни бога, ни греха, увы…

Но я гнушаюсь вкусом крови,
Чем оскорбляю общий лад.
И гибели, как послесловья,
Не я хочу — они хотят.

Всеолимпийским безразличьем
К заботам их душа полна.
Но этого нельзя постичь им.
Во все века и времена.

Берег багровый, лиловый залив,
В складках тяжелых горные склоны —
Так
пламенеют
знамена.
Взвейте знамена! Скорее! Знамена! —
Сонные небеса опалив.

Солнце — скорей!
Сердце в груди задохнется.
Жажда гортани, жажда корней…
Жажда свободы всего сильней.
Солнце, скорее! Солнце!

Алые горные складки.
Помни, как сладки
Вольности первые дни.
Мучеников ее помяни
Всех поименно —
Тихо знамена
Траурные наклони…

Слава борцам дерзновенного стана!
Зарево рдеет на всех облаках.
Знаю: в веках
Празднично так — не светало.
В алых полотнищах и лоскутках
Ширь небосклона —
Знамена, знамена!

Все приказы ему диктовала измена.
Мы, НИКОЛАЙ, — и подписывал вместе с нею,
Царь без царя в башке, с душою плебея,
По природе не злой — в крови по колена.

Тряпка и женин муж — жалкого плена
Царство несло печать, — неподвижно рея,
Тень отбрасывала нощно и денно
Птица-ублюдок — две головы — шея.

Душу томил тягостный плач кандальный,
Вздор заупокойный, звон погребальный —
Века весна грянула волею неба.

Прочь из когтей державный вырвался хаос.
Имя сладчайшее воли — ТАВИСУПЛЕБА —
Сбудется — как никогда еще не сбывалось.