Галактион Табидзе - Стихотворения

Оторвана от всех, одна,
Стремит свой взгляд сквозь дебри мрака,
Где заповедная страна
Полна опять тоски и страха.
И вот проносится Конь-блед,
И, обволакиваясь тучей,
Спешит мираж ему вослед
И бьется по пути в падучей.
И сотрясается земля,
И льется кровь, и гаснут силы,
И обезглавлены поля,
И стонут братские могилы.

Над братоубийством витают виденья
Сладчайшего братства — до грехопаденья.
Совпали по счастию звездного часа
И лепет поэта, и лозунги класса.

Зовите — я вас понимаю без слова.
И неизреченностью грозного зова
Я полон.
А слово… А слово — матерья
Лукавая.
Слово — преддверье преддверья.
О, великолепный сквозняк анфилады —
От вечной надежды до вечной расплаты!

Я — словоотступник — вы это поймете —
Учился безмолвью у птицы в полете,
У скорби — свободе,
У жеста — простору.
А слово,
которое в меру и впору…

Опять поперек штормового разбега
Подвинется суша пологостью борта,
Над берегом взмоет широкое эхо
И смолкнет — нигде — одиноко и гордо.

И вы говорите: «Привет разрушенью!»
«Аминь», — говорю.
Череда созиданий
Грядами протяжными облачных зданий
Огромное обозначает движенье.

Я кланяюсь мальчику Аполлону,
Свой обруч катящему по небосклону —
С востока Надежды.
Но смерть на рассвете —
Что это такое?
Ответьте!

Мужайся, человек. Гляди вперед:
Ты разогнал колеса маховые.
Ты возбудил прогресс — тебя несет
Новорожденная стихия!

Не жалуйся на время — и потерь
Не числи. Адским пламенем и паром
В младенчестве ты обдан. Что ж — поверь,
Что с дьяволом спознался ты недаром.

И всё недаром. И утраты — впрок,
И красное и белое каленье —
Чтобы когда-нибудь ты превозмог
Позор и ужас самоистребленья.

Солнце июня. Вечные плиты.
Немощный речью,
Я на коленях — очи открыты
Свету навстречу.
Словно подернут беглою тенью
Лик милосердный.
Словно томится чуткое зренье
Кровью вечерней.
Близится смута — дань роковая —
Рядом же с нею
Имени милого не называю,
Будто не смею.
Только б лучи твои осияли,
Солнце, молю я,
Ту, что навеки — рыцарь Грааля, —
Ту, что люблю я.
Знаю, ослепну — ярости правой
Душу открою! —
Ты ж облеки ее ранней зарею,
Тенью полдневной,
Ты обойди ее этой кровавой
Близкой бедою!
Солнце июня. Вечные плиты.
Немощный речью,
Я на коленях — очи открыты
Свету навстречу.

По стопам комет астральных,
астрономы, путь мой смерьте.
Я взрывной волной столетья
брошен к призрачным мирам.
Я единожды и дважды
выздоравливал от смерти.
Верной гибели не ведал:
от любви не умирал.

Там, на приисках небесных,
я решал бы дело миром,
Жизни, смерти и бессмертья
познавал бы торжество,
Если б только не белел бы,
не царил в моей кумирне
Белый камень, белый идол,
наважденье, божество…

Молча требует молитвы,
вымогает жертвы страстной,
Ждет, чтоб я обрезал крылья,
долго кровью истекал…
«О конечно же, мой ангел,
как ты дьявольски прекрасна!
Вены — насухо, гляди же,
бессловесный истукан!»

Да, я пел в полях беззвучных,
выплывал в морях бездонных,
Возглавлял посольство света
в шахтах, в угольной ночи.
«О конечно, всё, что хочешь —
стайкой вьются купидоны…
Все цветы — под нож садовый…
Не молчи же, не молчи…»

Это с миром прощается окровавленное светило,
Тенью Горы Священной город мой осеня.
Тени цветут — мерещатся мне звериные рыла —
Порождение черного и бесстыдного дня.

Тьма расцветает роскошно — хризантемою
траурной.
Поспешите, ценители, любоваться и обонять!
Невозможное зрелище — совесть земли
отравленной:
Ни унять — ни насытить — ни убить — ни обнять!

Звон отдаленный колеблется,
Медлит в пространстве пустом.
День догорает и теплится.
Падает лист за листом.
Мерные звуки истаяли —
В парке померкли пруды.
Мраморные сандалии
Брошены у воды.
В память утраты божественной
Нынче при первой звезде
Абрис колеблемый женственный
Чудится здесь на воде.

Осенью связи расторгнуты.
Осенью страсти мои
Благостным пеплом подернуты.
Осень. Беду затаи.
Книга. Алмазы — с подсвечника.
Вымысел — здесь, наяву.
Скифа, безумца и грешника,
Братом своим назову.
Страстного мира исчадия,
Непоправимая грусть…

В пустынь Святого Зачатия
К старцам прозрачным толкнусь.
На голову покаянную
Копоти мгла опадет.
Не огласится осанною
Каменный тягостный свод.

В душу мою из-под купола
Очи упрутся — колом:
«Прибыло ваших — не убыло!»
Ведает духом и сном.
В угол — ко дьяволу, аспиду —
Фресок пылающий бред.
Будь ты и распят — и распяту
Нету спасения! Нет.

Слава растет колокольная,
Звонницу в пыль разнося.

Гневом создателя
дольняя
Жизнь озаряется вся!

О богородица, дева Мария! —
Розой на зыбкой и влажной тропе
Жизнь моя стелется в тщетном порыве
К свету безгрешного неба, к тебе.

Мгла ли расступится в сполохах зарев,
Или свое отгрохочет проза —
Гонит бессонница в пьяном угаре
Блудного сына к твоим образам.

Изнемогая в жестоком похмелье,
Я прислонюсь к косяку, у свечи,
Пламя зажгу, и в церковном приделе
Вспыхнут над иконостасом лучи.

Скажет мой голос: «Пред светлые очи
Птицей, подстреленной в райском саду,
Сбывшейся явью чернейших пророчеств
Вот я к тебе и явился в бреду.

Виждь и возрадуйся — праведник ярый,
Сдавшийся ныне на милость врагу,
Изнемогая в бессонном угаре,
Мстительных слез удержать не могу.

Ожесточили хулы и наветы
Сердце мне слабое! О божество,
Дай мне терпения, чистого света
От милосердия твоего!

Или и впрямь предначертано богом
Злобно гасить вдохновенья порыв,
Чтобы певцы в наважденье жестоком
В кровь расшибались, едва воспарив?