Галактион Табидзе - Стихотворения

Теперь бы в лодке (это не причуда)
Сто лет проспать, воспрянуть ото сна
И поглядеть на мир — как и откуда
Здесь воцарились солнце и луна.

Бессонный как младенец,
я перепутал ночь и день,
и стала светотень
важнее всех безделиц.
Рассеян свет зари,
и свет самой земли
исходит тихо изнутри —
смотри, душа, смотри
из теплых полотенец!

Я очарован светом
серебряным, как пшат.
Львы на ступенях возлежат
в разрыве парапета,
и ночи таковы,
что Пушкин бродит у Невы,
и не воротит головы
кумир его при этом.

Не давит взгляд на темя.
Я снова здесь, мне так легко
пить розовое молоко,
и в недрах Академии
безумной лирою греметь,
и в паузах неметь, неметь,
как тусклая тугая медь,
когда взрывают время.

Здесь каждый камень вправлен
в сияние зари,
возвышен и прославлен.
Смотри, душа, смотри:
там, где залив оплавлен,
где высока вода,
там человек. —
Зачем? куда? —
В зарю июня вкраплен
отныне навсегда.

Свежая ночь от вершин отлегла —
Что это, мама?
Лес незнакомый, дорога и мгла,
Клубы тумана.

Та ли дорога — с грязью, с песком,
С мерзнущим следом,
Где я однажды прошел босиком —
Землю изведал?

Что это? Дерево стонет во сне,
Молнией разбитое?
Сердце печалится обо мне
Чье-то забытое?

Что это? Прошлое стонет ли так?
Смерть ли тоскует?
Это собака дичает в горах,
Совесть взыскует…

Мягко ступают подковы коня
Ночью туманной.
Одолевает меня
Слух окаянный.

Мне привиделся Нотр-Дам,
И в бреду под рокот хора
Ангелы летали там
С крыльями из коленкора.

Пыль и ветер у дверей,
Но в тени большого храма
Шла мистерия «Страстей»,
Шла «Страстей Христовых» драма.

Выплыл абрис райских кущ.
Но виденья скрыла скверна.
Змеями кишащий плющ —
Ужасы неимоверны.

Шелестели облака,
Рая белые знамена,
И спустились с потолка
Ангельские легионы.

Ну а справа был дракон,
Грозный и зеленоглазый,
Взгромоздил на плечи он
Башню храма, словно вазу.

Башня! Из ее окна
Ад смеялся многолицый,
Сам коварный сатана
Ухмылялся из бойницы.

И плевался черный ад
Огненными языками,
Словно рожи чертенят
Спьяну изрыгали пламя.

И вступало пенье в дом,
И, органно-богомолен,
Песнопений тихий гром
Слился с гулом колоколен.

Вдруг как бы рукой сняло
Лицедейства грим скоромный,
Стало от грозы светло
И ударил дождь обломный.

Обломались клинья крыл,
И зонты раскрыли дамы.
Ливень с треском провалил
Всю эстраду у Нотр-Дама.

Сон обрушился в провал,
Взмыли ввысь куда как скоро
Ангелы… Кто их видал,
С крыльями из коленкора!

Убежали облака,
И, как дымные колонны,
Сквозь отверстье потолка
Откатились легионы.

Бессчетны, бесконечны… Без каштанов
Окрестности… Так это ты, Париж?
Окраины огнем кафешантанов,
От страха озираясь, озаришь.

А Маяковский — разве не в Багдади,
Чьей лирикою светлой светел он?
Заходит солнце. Золотятся пряди.
Заходит солнце. Льется небосклон.

Глаза озер в глаза мои сверкали
Смеющейся, прозрачною водой…
Но где еще река, как Ханисцхали,
Нигде я не встречал реки такой!

Там утонуло золото. И целость
Его сохранна вся во глубине,
Взглянул я пристально, оно виднелось —
Сверкающее золото на дне.

…Вдруг свет и цвет — глубинный, ясный, броский,
Как в той реке… Преобразился весь
Внезапно озарившийся конгресс
Одним упоминаньем — Маяковский.

В тот день
Бушевала буря
В Париже,
Ливень бубнил:
«Всё смою, снесу!»
С домов,
Грохоча,
Срывались крыши.
Валились деревья
В Булонском лесу.

Листья
Бились на ветках
И зябли,
Тополя клонились
До самой земли.
Попрятались птицы,
И дирижабли
Бороться с бурею
Не могли.

Вихри кружились
В бешеном танце,
Тучи справляли
Чудовищный пир.
В Версале
Разбило радиостанцию,
И был весь день
Безмолвен эфир.

Исхлестаны градом,
Бульвары стыли.
Ливень
Плетьми мостовую сек.
Таща фиакры
И автомобили,
Бежал по торцам
Гремящий поток.

Но стих ураган…
И казалось —
В лазури
Торжественной меди
Гулы неслись.
В тот день
В Париже,
Овеянном бурей,
Знамя конгресса
Взметнулось ввысь.

Горе в сердце вошло —
С гордых губ не слетит никогда.
Принимающий зло
Ненавидеть не может. Беда!

Безоружен стою,
Мерзнет кровь и немеет язык.
На долину мою
День за днем наползает ледник.

Сердце бедное — в нем
Всё вверх дном, как в разбитом дому.
«Что с тобой? Не поймем».
— «Не поймете — я сам не пойму».

Слово скажи — и пустыня тебе отзовется.
Белый песок шелковистый сквозь пальцы прольется.
Слышишь? Ты слышишь, как здесь отзывается эхо?
Ты это место запомни — и облако это.

Ты это место запомни: здесь будем одни мы,
Сенью небесной и матерью места хранимы.
Помню приметы твои и тропе доверяю.
Я это место ищу — нахожу — и теряю.

Что-то случилось — колеблется будто окрестность.
Облако тронулось — темное око отверзлось…
Дни мои — как на ладони их бред и немилость.
Время стоит, и терпенье мое утомилось.

«Переживи!»
— «Не могу: всё шатается».
— «Выстой!»
Льется летучею струйкой песок шелковистый.
Где это место и что же случилось с пространством —
С доброю этой землею и небом прекрасным?

Взгляд косой. Кафе стеклится,
Незнакомый рой теснится,
Двух иль трех французов лица,
Чех, венгерец — левый фланг.
Гул. Лоснящиеся щеки,
Отблеск в небесах высоких,
Возгласы из стран далеких,
Где живет орангутанг.