Галактион Табидзе - Стихотворения

Было мне в тот день понятно
Всё, о чем не очень внятно
Сотый прогремел оратор,
Подтвердив цитатой речь,
Что осталась всё ж лазейка, —
Пусть слова лились из лейки,
Паутины вилась змейка,
Но не дремлет острый меч.

Мчатся букв метеориты.
Сединой кудрей увиты,
Люди были с толку сбиты,
Времени нещаден строй.
Дни бегут, пути пустынны,
И подпрыгивают шины,
А Италию за вины
Гневно хлещет дождь косой.

Есть статуя в парке —
Шедевр вдохновенья;
В руках ее — череп,
Протянутый ввысь.
Томят ее узы
Земного смиренья,
Уста словно тайну
Хранить поклялись.

Весна украшает
Цветами аллею,—
Но статуе этой
Не нужно даров:
Живые ль, бумажные ль
Розы пред нею —
Ей чужды гирлянды
Весенних цветов.

Когда же туманы
Оставят аллею
И время настанет
Заре полыхать
Над людом фабричным,
Она, молодея,
В толпе начинает
Кого-то искать.

Любимца отыщет
И руку протянет:
Он — вестник свободы,
И это не сон.
Узнала. На прочих
Она и не взглянет.
Он — вестник свободы
Грядущих времен.

Мраком укрыты старые стены,
Спишь ты, усталый,
Ждешь, чтобы утро в зеркале Сены
Вновь засверкало.
Ветер бездомный ходит по крыше,
Жестью грохочет…
Спишь ты и видишь: флаги в Париже,
Праздник рабочих.

Наш день —
эпохи светлая страница,—
Обычный день
в большой моей стране,
На всадника похож,
который мчится,
Который мчится
на стальном коне.
Великий день
дерзаний и работы!..
Мы все — свидетели
бессмертных дат.
Ты слышишь,
как рокочут самолеты
И площади
оркестрами гремят!
А солнце изливает
море света,
Его лучи
сверкают и поют, —
И песня солнца —
это песнь поэта,
Что громко славит
жизнь, борьбу и труд.

Лазурное небо
И ширь полевая.
И облако тает,
Вверху проплывая.

Вся в гроздьях тяжелых
Лоза винограда.
Какое обилье,
Веселье, отрада!

Ковром золотистым
Украшены склоны.
Свисают с ветвей
Апельсины, лимоны.

На листьях зеленых
Росы ожерелье.
Какое обилье,
Отрада, веселье!

Какое богатство
Открыто для взора!
Малыш, ты в молчанье
Застыл у забора.

Всё, всё здесь чужое:
И гроздь винограда,
И великолепье,
И блеск, и отрада!

Чуть рассвело,
И снега завеса
Спустилась, пронзая
Мильонами игл.
Хмурились улицы.
Кончилась месса.
Старого Реймса
Колокол бил.

Глухо рыдал он
О том, что не время
Мирной улыбке.
Новое бремя,
Медленной тенью
Подкравшись — час пробил,—
Грузно ложится
На плечи
Европе.

«Веди же, Миндиа, вперед —
Не дрогнут львиные колена!» —
Так пели вы, но постепенно
Запели вы наоборот.

Возвысился простой народ,
Поскольку справедливо чудо;
Вы скатываетесь покуда
Со всех божественных высот.

А эстетическая часть
И вовсе уж грустна в итоге:
Покинуть царские чертоги,
Чтобы в лакейскую попасть.

И, пресмыкаясь от души,
Сбивая львиные колени,
Уж вы дождетесь откровений
От лизоблюда и ханжи!

Любоначалие — как страсть —
Томит и гонит вас жестоко…
Прочь отойди. Стань одиноко.
Ты сам себе указ и власть.

Голубые травы и цветы
Родились и выросли высоко,
Кладезь синевы и черноты —
Озеро — мерцающее око
Каменистой серой высоты.
Опрокинутые мачты пихт,
Яркий луг и сумрачный кустарник,
Россыпь мхов рубиново-янтарных,
Малахитовых и всех иных,
Россыпь откровений ювелирных —
Озера оправа и оклад…

Явь и холод областей надмирных,
Память молодости, вещий хлад…

Просыпающиеся тюльпаны,
Плачущий — хрустальный — теплый снег
И с ружьем сутулый человек,
Уходящий гиблыми тропами…

Что́ моя охота? Сны и сны.
Птичий взор, рассеянный и точный.
Рыцарственный профиль крутизны,
Блеск дневной и ветер полуночный!
Эта всячина и пестрота,
Этих волн раскаты — плоскогорье!
Это черно-голубое море —
Опрокинутое —
Высота!

Земная вздыбленная кора —
Вот что значит эта гора.
Рисовал ее — сатана.
Видишь, вот где стоит она.
Громоздится скала к скале.
Камень к камню плотно прибит.
И вокруг на голой земле
Словно каждый камень вопит.

Сердца в теле у камня нет,
Бессердечен он, как и та,
Что известна на целый свет,
Незабвенная суета.
Только вдруг из горных глубин,
Тайны девственной не храня,
Как от взрыва тысячи мин,
Заклокочет поток огня!..

У поэта — судьба горы.
Это слишком известно мне.
И молчанье его до поры
Душу давит, как груз камней…
Но огонь пройдет сквозь гранит, —
Так и чувство, сродни огню,
Небо черное осенит
Вспышкой света, пронзившей тьму.

И слыхом о силе такой не слыхали
Ни демон из бездны, ни бог свысока,
С какою безумная Аджарисцкали
Летела, как молния сквозь облака.
Ночами не буря мерещилась в шуме —
Как будто безумствовал сам сатана:
Самумы колхидского ила с Батуми,
Крутя, поднимала речная волна.
И лес, оглушенный отчаянной силой,
Казалось, с трудом разбирался вблизи —
С долины ли ветер река приносила
Иль горький душок камышовых низин,
Полет ястребиный предельно ускорив,
Равно приближались к воротам реки
И бешеный вихрь с оголенной Самгори
И с теплой Лазики моей ветерки.
То пряталась вдруг, то рвалась и скакала
Голодной тигрицей шальная река.
Мелькая в поселках, сквозь чащи и скалы,
Как белая молния сквозь облака.
Мосты, и дома, и пастушьи становья
Ровняла она, на бегу вороша.
Бедой проходила походкой слоновьей,
Преграды в пути бессердечно круша.
Но буйную реку окликнул сурово
Пронзительно-долгий фабричный гудок.
Знать, время настало, и время готово
По новому руслу направить поток.
Охвачены волны внезапным испугом,
Они в нерешимости сбились гурьбой,
Как будто о том и толкуют друг с другом,
С какой они новой столкнулись судьбой.
Река обладает повадкой тигриной —
Прижаться к земле, приготовясь к прыжку,
Но меч рассекает на две половины
Взбешенные волны ее на скаку;
Ее ослепляет невиданным блеском
Тот меч, что зажат в исполинской руке,
И волны несутся с испуганным плеском
По раненой, в кровь изъязвленной реке…
Но только целехонька Аджарисцкали,
Не думайте, что ее кровь залила:
Цветистая радуга гидроцентрали
Мостом над притихшей водой пролегла.
И новое время для речки настало,
Как будто судьба наша стала иной:
На сборы лекарственных роз и фиалок
На берег цветущий выходим весной.
Мы дань отдадим укрощенью строптивой,
Смотря, как воды усмиренный простор
С собой облака понесет горделиво
И белые выси сверкающих гор…