Галактион Табидзе - Стихотворения

И мне, сиявшей меж твоих ветвей,
Твоих небес отведавшей однажды,
О Грузия, без свежести твоей
Как дальше быть, как не устать от жажды?

Нет, никогда границы стран иных
Не голубели так, не розовели.
Никто еще из сыновей земных
Не плакал так, как плакал Руставели.

Еще дитя, он жил в моих ночах,
Он был мне брат, не как другие братья,
И уж смыкались на его плечах
Прекрасного несчастия объятья.

Нет, никогда границы стран иных…—
Я думала, и, как сосуд, как ваза
С одним цветком средь граней ледяных,
Сияли подо мной снега Кавказа.

Здесь Амирани бедствие терпел,
И здесь освобожден был Амирани,
И женский голос сетовал и пел,
И царственные старцы умирали».

…Так и внимал я лепету луны,
И был восход исходом нашей встречи.
И вот я объяснил вам эти речи,
Пока закат и сумерки длинны.

Из Цхалтубо к Кутаису
Улетевший ветерок,
Если даже утаиться
В Кутаисе дашь зарок,—
Не скрывай, что ты дыханье,
Ну, а чье, как ни таись,
Угадает мой желанный,
Обожаньем обуянный,
Кутаис мой, Кутаис.

Недолго мама пела-ворковала.
Мне детства на веку досталось мало.
Я в путь ступил, бродяжил тут и там.
Но белым гребнем ты ко мне взмывало,
Родимое. Нет, я не сирота.

Я, в горле не умалчивая песен,
Друзьям был предан, а врагам — известен
(Они меня чернили неспроста).
Но мне-то что! — ведь мы штормили вместе,
Мой добрый брат. Нет, я не сирота.

Я б не стерпел рукопожатья Музы
И отшатнулся от чрезмерных музык,
Когда бы нота — «соль» — не так чиста.
Когда б не так нерасторжимы узы
Волны с волной. Нет, я не сирота.

И что мне все наветы и клеветы,
Хвалы, приманки, происки — тщета!
Что сласти славы! Разве дело в этом?
С тобою рядом я не сирота.

Руставели — добра венец,
Круговая любви порука
И Абхазия, где певец
Обретает навеки друга,—

Этой встречею воплощен
Дух высокого ратоборства,
Душ взаимность и связь времен,
Подвиг воли и чудотворства.

И я окружен глубиной безначальной,
Где сон проступает сквозь сон —
Как повесть иная — сквозь этот печальный
Роман де Грие и Манон.

Столетья летят. На обложке шедевра
Как будто его эпилог —
Тревожные ритмы Парижа и Эвра:
Затянутый узел дорог,

Фиакры, наемные головорезы,
Дуэль, вероломство, тюрьма…
И рушится вся богословская теза,
И логика сходит с ума.

А бедствий причина — ясна и невинна!
И праведен тот, кто влюблен.
О, бедный закон! О, печальный старинный
Роман де Грие и Манон…

Осенняя стужа, бездомные в роще,
И час их неверен и скор,
И страшно маячит им Гревская площадь —
Толпа и позорный костер.

Но петли уловок и тропы запрета
Уже разрешила, прошла —
Как луч отлетевший — мгновенная эта,
Певучая наша стрела…

Утрата — и ужас. И ропот на бога.
И старый аббат поражен —
И рвется — и длится — темно, одиноко
Роман де Грие и Манон.

Горы персиков, бананов
Ломят наш дубовый стол,
И для дружеских стаканов
Тост особый я нашел.

Я в застольной древней песне
Тайну братства отыскал,
И за то, что всех чудесней,
Подымаю свой бокал.

Посреди пиров и странствий
Мне явилась мысль одна:
Что грузины и испанцы
Не пьянеют от вина.

В бурной пляске тех и этих
Никому не утомить.
Нас на этом белом свете
Сходства связывает нить.

Пусть же крепнет наше сходство
И прославится везде!
Друг над другом превосходство
Обретем мы лишь в труде.

Но в кафе вошли виденья.
Люди! Слышите меня?
Я заметил в отдаленье
Тучи дыма, блеск огня.

Ведь пока выводит танцы
Скрипка в мирной тишине,
И Мадрид горит, испанцы,
И Валенсия в огне!

Трясутся стекла,
Дрожит кабина.
Насквозь промокла,
Но мчит машина.

Изрыто небо
Клинками молний,
И море гневно
Вздымает волны.

Огня и мрака
Чередованье.
Порывы бури,
Грозы рыданье.

Привал минутный —
И гонка снова.
Машин попутных
Ритмичный говор.

Мой стих, средь рытвин
Пронизан тоже
Железным ритмом,
Стеклянной дрожью.

Он снова звонок
И юн, как прежде,
Хоть и спросонок
Рассвет забрезжил…

Смотрю до рассвета
Всё снова и снова,
А Рубенс поэта
Поймет с полуслова…
Ползет языками
Цветистое пламя
И под облаками
И над облаками…
Всю грудь для такого
Раскрыть бы огня…
О Лувр мой, мы оба
Зарницам родня!..

Благородный союз
Вдохновенья и буйства!
Пред тобою склонюсь —
Ясный светоч искусства!

Возлюбив свой народ,
И не в пику собрату,
Ты постиг наперед
Его боль и отраду.

Ты единственным счел
Для себя по натуре
Путь, которым прошел
Витязь в тигровой шкуре.

Обожая, любя,
Обойдешь ты полмира,
И абхазская лира
Обессмертит тебя.

Стою ослепший.
Блеск прянул прямо
Фарфора вспышкой голубою
Из тучи хмурой.

Преобразилась
Вся панорама,
Но пламя скрылось под мглой слепою,
Свинцово-бурой.

Так оглушает
Свет Нотр-Дама,
И кенгуру бегут гурьбою —
Химер фигуры.

Париж! Будто слышится
Звон в этом звуке,
Гуденье металла,
Зовущий набат.

Бездушная кукла
Раскинула руки,
И золотом угли
В камине горят.

В гостинице янки
Почуяли страх:
Франк падает. Банки
Предчувствуют крах.