Сергей Спасский - Земное время

Мы — дети Слова. Каждое движенье —
Как бы провозглашенный телом слог.
Взмах легких руг и быстрых ног скольженье.
О, если бы их уяснить я мог!
Проходишь ты, и, словно светом властным
Переполняя воздуха слои,
Подобные победным звукам гласным,
В меня шаги вторгаются твои.
И эта речь древнейшая — начало
Всех слов, что образовывал язык,
Всего, что сквозь гортань потом звучало,
В ней — тайный шепот, судорожный крик.
И всех стихов ликующие воды,
Отрады встреч и жалобы разлук,
И близость исцеляющей свободы,
И ветра свист, и камня твердый стук.

Нам не пришлось изведать вместе юность
И разделить хлеб жизни пополам.
Не сетуй на случайную угрюмость,
На то, что тени бродят по углам.
То — слабости невольной паутина,
Усталости бесцветная пыльца,
Обид ничтожных гнилостная тина,
Да и заботам не видать конца.
Но я смотрю в открытые широко
Твои глаза, как в глубь души своей,
И ничего, что старость у порога,
И что отнять у нас возможно ей?
Пусть меркнет плоть. Ей малый срок положен.
Истает воск, недлинен фитилек.
И только дух становится моложе,
Готовясь в путь. А путь далек, далек.

Но жизнь еще мерцает, утешая
То мудростью, то тихой красотой…
Сегодня моря выемка большая
Туманною окутана фатой.
Смутнеют в неподвижной сизой дымке
Прибрежные лесистые холмы.
Пространство все как в шапке-невидимке,
Его почти не ощущаем мы.
Вода как будто тает за грядою
Камней ближайших, потерявших вес,
Словно размытых влажною средою
На море опустившихся небес.
Песчаных кос светлеющие складки
Как бы не стали явью до конца.
И все вокруг — намеренья, зачатки,
Несбывшиеся замыслы творца.
Но кажется — произнесется слово…
Взгляни-ка, отблеск солнца бродит там,
И все, что в мире доброго и злого,
Вдруг проявившись, станет по местам.
И в лодке той под неоглядным сводом
Потянут сеть из моря рыбаки.
…И чей-то облик там пройдет по водам
И непоодаль ступит на пески.

Я небо не молил об этом,
Оно само отозвалось
И тающим скользящим светом
Твоих касается волос.

Оно тут не отдельной сенью
Свое справляет торжество, —
Оно везде, — и нет спасенья
Нам от присутствия его.

Оно плывет между лесами —
Часть их слоистой бахромы, —
И словно излучаем сами
Сиянье праздничное мы.

Поля с волнистою травою.
Их оправдание, их суть —
Быть той же тканью световою,
Лишь загустевшею чуть-чуть.

И все же, оглядев окрестность,
Ты бездне синей удивись.
О, новизна и неизвестность.
Могущество. И власть. И высь!

И кажется, в который, в который
Смотрю туда, и все, как в первый раз, —
Пронизанные пламенем просторы,
Их царственная правда без прикрас,

Всевидящая, каждое мгновенье
Хранящая в безвременной тиши
Всех сокровенных мыслей дуновенье,
Таинственные чаянья души,

Всех наших дел мучительный избыток…
Ее прикосновеньем я живу.

Яснеет, разворачиваясь свиток.
Все скрытое предстанет наяву.

Небо не подкупишь, не обманешь,
Все ему открыто до конца.
Затаишься в неприметной щели,
С головой укроешься в постели,
В гущу шума городского канешь, —
Не спасешься от его лица.

Можешь ты кичиться славой львиной,
Праведностью восхищать людей,
Но пред этим пологом воздушным,
Безучастным, чистым, равнодушным,
Ты стоишь с разъятой сердцевиной,
Если ты злодей, то ты — злодей.

А придется распроститься с телом,
Наши явно выступят дела.
Тут не откупиться медяками,
Не отбормотаться языками,
Черному не притвориться белым.
Небу нерушимому хвала!

Ты моя отрада, тихая дорога,
Дали полевые, добрая земля.
Ты ведешь далеко, ты не судишь строго,
Все превозмогаешь, жизнь со мной деля.

На холмах волнистых дремлющие рощи,
Узенькая речка блещет сквозь кусты.
И цветов смиренных не бывает проще,
Кашек да ромашек пышные пласты.

То ли облаками, то ли огоньками
Скопища их дышат, искрятся. И что ж?
Тут росли веками, будут цвесть веками.
Чем ты их накажешь? Что ты с них возьмешь?

Белая церковка на простор окружный
С берега крутого смотрит триста лет.
И бреду я полем, вовсе безоружный,
Кроме солнца в небе, мне защиты нет.

Разноречивых дум собранье.
Тут многое пересеклось:
И то, что было там, за гранью,
И мирным временем звалось.

Здесь и том, как летней ночью,
Посевом бомб сотрясены,
Мы все увидели воочью
Медузино лицо войны.

Но тут не хроника, не повесть,
Не летописи плавный слог,
Здесь — лирика, поэтов совесть,
Здесь то, чего я скрыть не мог.

И отступленья, и паденья,
И жалобы, и торжество,
Осадок снов, итоги бденья,
Здесь будни духа моего.

Но как же может быть иначе?
Поэтов древняя беда —
Все обнажить, все обозначить
Без снисхожденья, без стыда.

Стать перед всеми безоружным,
Надеясь, что твой темный путь,
Твой опыт смутный будет нужным
Кому-нибудь, когда-нибудь.

И полон этой детской веры
И мой причудливый дневник.
…Лишь ты будь зрячим, чувство меры,
Наш неподкупный проводник.

Почти что год уже — ни строчки,
Все — отговорки, все — отсрочки,
И глядь — опять близка зима.
Как будто смутно жду известий
От облаков или созвездий,
И все — не получить письма.

Я словно сам с собой в разлуке.
И преуспел ли я в науке
Существовать в земном дыму?
Что правит мной? Законы роста?
Иль просто старости короста
Стесняет сердце? — Не пойму.

Но что напрасные гаданья?
О, только бы без опозданья
Суть разглядеть бегущих дней
И жизнь, увиденную внове,
Не в крике выразить, а в слове…
И это мне — всего трудней.