Сергей Спасский - Земное время

Законопатив ставней ночь,
Мы время сходимся толочь.
Заботам дня наперекор,
Судьбе наперехлест
Мяукающий, крепни, хор,
Греми, чердачный тост.
Один из нас пойдет к стене,
Другой споткнется на войне,
Тот в ноздри наберет песок,
Тому набьется снег в висок.
Не трать минут по пустякам,
Дверь наглухо закрой.
Скрипят столы, блестит стакан
Стеклянною дырой.
Ночь ходит по двору с ружьем,
Дежурит звезд патруль.
Виват, друзья! За меткость пьем
Для нас отлитых пуль!
За смерть с продавленным лицом
В метели, как в платке.
За равенство перед свинцом
И братство в сыпняке!

Светелка чисто метена,
В ней день гостит погожий,
В ней рокоты веретена,
Луч шелковистый из окна
По волосам, по коже.
Остановись, прохожий…
Ты, верно, из чужой земли,
Твой взор обмерил дали.
Скрипели в волнах корабли,
Копыта пыль топтали,
Карета сотрясала мост,
Колес мелькали спицы.
Мой сад тенист, мой домик прост.
Войди воды напиться.
Ужели мой через окно
Тебе не внятен голос?
Взгляни, я об веретено
Рукою укололась.
Порвалась нитка, лен в крови,
Жара невыносима.
Прощай. Хоть имя назови
Ты, уходящий мимо.

Курлы, курлы, курлы…
Жила себе Тверская,
На горбике таская
Фасады и углы.
Жирела чинно снедь
На глянцевых витринах,
Колоколов старинных
Позвякивала медь.
Порхали лихачи,
И цокали подковки,
И были по дешевке
Девчонки горячи.
Но с фронта паренек
Пришел себе вразвалку,
К плечу приставил палку
И оттянул курок…
И вот забродишь тощ,
В обмотках и обносках,
И засыпай на досках,
И голым в снег и дождь.
Так сядем за столы
Петь, голос не спуская,
Курлы курлы курлы…
Рассыпалась Тверская,
Как горсточка золы.

Сжимает город тяжкая блокада.
Нам не легко дается каждый час.
Друзья мои, перетерпеть все надо.
На жертвы хватит мужества у нас.
Ведь столько дум при слове «Ленинградцы»
Встает сейчас во всех краях земли,
О том, что мы умеем жарко драться,
Что от невзгод мы не изнемогли.
Да, мы прорвемся! Мы врагу докажем,
Что наш удел — не погибать, но жить!
Для этого мы скудным хлебом нашим,
Мы крошкой каждой будем дорожить.
Придет конец утратам и потерям.
За все, за все заплатит враг сполна.
Друзья мои, в самих себя мы верим,
Как в нас давно поверила страна.

О, это не преданья,
Не дней былых завет,
Но испаряют зданья
Голубоватый свет,
Мерцают боязливо,
Как фосфор или ртуть.
И ветер от залива
Сейчас не смеет дуть.
А наклонись к Фонтанке,
Покажется тогда,
Как спирт, зажженный в склянке,
Горит ее вода.
Беззвучно пламень синий
Скользит под круглый мост.
И небо спит пустыней
Свободною от звезд.

Мы с тобою в Италии не побывали,
По парижским бульварам пройдемся едва ли,
И, пожалуй, лишь в быстром мерцаньи кино
Нам в насупленный Лондон войти суждено.
Не начавшись окончились наши кочевья.
Но у самого дома, всему вопреки
Ленинградские нам улыбались деревья,
И сияла ночами поверхность реки.

Может, и не изменился в лице я,
Может, мне трудно понять до конца.
Вот она — светлая арка Лицея,
Отсвет заката на складках дворца.
Будто как раньше, добравшись с вокзала,
Видя, как неба прохлада нежна,
Жду, чтобы мне тишина рассказала
Всё, что умеет сказать тишина.
Кажутся прежними дуги Растрелли,
И куполов проплывают сердца.
Знаю, мы все за войну постарели,
Что ж удивляться морщинам дворца.
Но, будто с мыслей повязку срывая,
Вздрагиваю. Утешение — прочь!
Это не прежняя и не живая
Музыка. Это же — смерть. Это — ночь.
Это злосчастное великолепье
Скорбных пустот, исковерканных глыб,
Где сквозь пробелы зубчатою цепью
Бродят вершины испуганных лип.
…Что же воздвигнем мы заново внукам
Вместо поруганного волшебства?
Надо рождаться особенным звукам,
Надо, чтоб наши сияли слова.
В радостях — сверстник и в горе — помощник,
Робкие искры вздувая во мгле,
Много тебе потрудиться, художник,
Надо сейчас на суровой земле.

Средь трудов, раздумий и скитаний,
В знойном ли, в морозном ли краю,
Очертанья ленинградских зданий
Помнил я, как молодость свою.
Может, мне не всё являлось сразу,
Не колонн могучие столбы,
И не Всадник открывался глазу
На коне взметенном на дыбы.
Мне — подчас мерещилось простое…
Летний день. И скверика песок,
И фонтан, что выгибался, стоя,
Кисти пен ронял наискосок.
И сейчас передо мной не тенью
Он возник. Но вот он — наяву.
Весь подобен светлому растенью.
Он живой. И я еще живу.
Он шипит, торопится и бьется,
Переждав блокадные года.
Радугами быстрыми смеется
Гибкая, кудрявая вода.
Брызжет над садовыми скамьями
И над удивленной детворой,
И по ветру клонится струями,
И сверкает бахромой сырой.
…Все мы жизнь изведали иную.
Но и с прошлым не порвалась нить,
Если — вот игрушку водяную
Все же мы сумели сохранить.

Ты хорош, говорят, весною.
Но и осенью светишь ты
Ненаглядною новизною
Исцеляющей красоты.
Пусть мерцает дождя штриховка,
Туч колышется волокно,
Капля каждая, как подковка,
Чуть постукивает в окно.
Разве город не так же манит,
Властной силой своей храня,
Не обидит он, не обманет,
Не насупится на меня.
Пусть же осень. Не в этом дело…
Зябко вздрагивает вода.
Видишь, площадь помолодела,
Принаряжена и горда,
И на Всадника, на Иглу нам
Хорошо бы взглянуть скорей,
Улыбнуться спокойным лунам
Затуманенных фонарей.
И колонны стоят свечами
У растрелльевского крыльца.
…И война уже за плечами.
— И любви нашей нет конца.

В притихнувшем сквере
Осенние клены
Беззвучно пылают,
Прозрачно горят.
Вот красные складки
Листов раскаленных,
Как бы из заката
Их создан наряд.
Кострами они шевелятся, алея,
Раскинув зубчатых огней языки.
Нет, я о прошедшей весне
Не жалею,
Пусть облачно небо
И тучи низки.
И если иду я,
И если устану,
Куда бы я ни направлялся спеша,
Клен вспыхнет над сквером
Подобный фонтану.
Он светел.
И вздрогнет от счастья душа.
Пусть даже колышется
Сеть дождевая,
Пусть капель мельчайших
Шуршит порошок.
Над шумом машин,
Над бряцаньем трамвая
Клен празднует осень.
Ему хорошо.