Сергей Спасский - Земное время

Словно взветренное пламя,
Словно тонкая стрела,
Ты взовьёшься перед нами,
Окрылённа и светла.
Телом сильным и послушным
Расскажи судьбу свою
В этом шёлковом и душном,
Нарисованном раю,
Где торгуются корсары,
Где небесный парус синь,
Где в смятеньи сбились пары
Мореходов и рабынь.
Пусть мелькнёт клинок кинжала,
Вся любовь твоя пока —
Только струи покрывала,
Быстрый поворот носка.
И взбегает у подмосток
Скрипок трепетный прибой.
И мерцает пёстрый воздух
Под взволнованной рукой.
Гнись. И снова выпрямь туго
Стебель вздрогнувшей ноги.
Поджидающего друга
Осторожно обеги,
Будто птица небо чертит, —
И тебя под струнный спор
Проведёт к прозрачной смерти
Палочкою дирижёр.
И задёрнут тяжкой тканью
Твой игрушечный мирок.
Но растут рукоплесканья,
Но дрожат воспоминанья
В лёгких переборах строк.

Бегучие звякают счёты.
Поскрипывает карандаш.
О, мареву этой работы
По капле всю душу отдашь.
И бьёт «Ундервуд» за стеною.
Так вот и трудна, и груба
Внезапная перед тобою
Спокойно раскрылась судьба.
Её ли ты видел? Она ли,
Как парус на синем пруду,
В налитые золотом дали
Клонила крыло на ходу?
О, сердце, в тревоге не дёргай.
Ну, что же, пускай посидит
За лаковой ровной конторкой
Строитель, поэт, следопыт.
В нахмуренном мире, и здесь он
За пасмурным мороком дел
Безумным предчувствием песен
До самых висков холодел.
И губы ссыхались в тревоге,
Как будто на буйном ветру,
И рвались неровные строки,
Едва прикасаясь к перу.
Поэзия, так за решёткой,
На каторге и на войне
Тяжёлой и звучной походкой
Ты всё-таки сходишь ко мне.
И блещет такая свобода,
Такая звенит синева,
От крови летучего хода
Встают, задыхаясь, слова.
Упорствуй же, мерный и долгий
Часы оплетающий труд.
Бегучими счётами щёлкай,
В сухой колотись «Ундервуд».
О, как я настойчиво строю
И в тусклом обличьи раба.
И дышит горячей зарёю
Над крепнущим сердцем судьба.

Метался день. Копыта били камень.
Трамвай бряцал железом и стеклом.
И билась ночь под гнутыми смычками
В цветном кафе над залитым столом.
И — отошла. Отвеялась. Довольно.
Ни обольщений, ни обиды — нет.
Иду домой. Всё — просто. Всё — не больно.
В просторном небе яснится рассвет.
Он просквозит молочно-синим паром.
И, лёгких листьев распустив волну,
Как хорошо отчаливать бульваром
В его внимательную вышину.
Да, счастье — вот. Ему нельзя быть ближе.
Его язык прозрачен и знаком.
Оно молчаньем высветляет крыши
И на лицо ложится ветерком.

Привычная крепнет раскачка
Слогов, восклицаний. И хром
Мой замысел бродит, испачкав
Бумагу вертлявым пером.
Всё ищет, придраться к чему бы,
И рифмой в кармане звеня,
Как будто монету на зубы
Он пробует качество дня.
И по оболочкам явлений
Проводит рукой. А в окне
Ноябрь шелестит в полусне,
Завяз между крыш по колени,
А дождь, словно иглы, колюч.
Сырь. Ссоры ветров. Свалка туч.
Истлело столетий наследье,
И снова в ворота столетья
Скрипичный вставляется ключ.
Ну что же? Товарищи, те, кто
Мне смежен по этим годам,
Мы — брёвна и мы — архитектор,
Смелей же по свежим следам
Ещё не пришедших событий,
Что с ружьями ждут за углом.
Мы все в этой гневной орбите,
Мы скручены общим узлом
И нам разрубать его вместе.
А тучи вдоль мокрых дворов
По вётлам, то трубам предместий
Ползут на колёсах ветров.
Цыганский обоз. Перебранка
Трамваев, зашедших в тупик,
А дождь говорлив, как шарманка,
День, будто о помощи крик.
Товарищи! Песни для боя
Затянем в шинели сукно.
Я с вами! Мы с памятью — двое.
А память и совесть — одно.

Я стою. Две руки у меня,
Две ноги. Не урод. Не калека.
Я родился с лицом человека.
Разве мир для меня — западня?
Разве кровь моя — странная смесь
Из особенных шариков в теле,
Что я должен быть съеденным. Весь.
Чтоб лишь кости в зубах прохрустели.
Разве жизнь я не смею беречь?
Я — не волк, не крапива, не камень…
Я вскопал эту землю руками.
У меня — расчленённая речь.
Впрочем, дело не в доводах. Спор
Не о точном значеньи понятья.
Я без крова, без платы, без платья.
Я сметён, словно мусор, на двор,
Выдран сорной травою из грядок,
Слит в трубу загрязнённой водой…
Если это законный порядок,
То — к расстрелу порядок такой.
Если это по смыслу науки,
Я не спорю. Я жду. И молчу.
И мои безработные руки
Поднимают винтовку к плечу.

День обнесли тёмных сосен перила.
Жёлтые сваи. Слоистая хвоя.
Неба здесь больше обычного вдвое.
Озеро верхнюю синь повторило.
Речка дрожит нарезною уздечкой.
Гор задремали нагретые крупы
В упряжи струй. Как зажжённые свечкой
Воздух мне сушит ленивые губы
Не для раскаянья, не по заслугам,
Здесь для поступков иные мерила.
Брёвна на волнах. Фаянсовым кругом
Небо. И озеро синь повторило.
Убраны склоны прилежной травою.
Жизнь моя рядом — доверчивой тенью.
Горы висят вопреки тяготенью.
Неба здесь больше обычного вдвое.

Я подымался по ступеням.
Я забежал в случайный дом.
Мне верилось — мы всё изменим
Терпеньем, мужеством, трудом.
И в расчленённой на пролёты
Многоэтажной тишине
Я тихо окликал кого-то,
Чей адрес неизвестен мне.
Подругу, молодость, иль брата,
Иль тех, кто умер, иль того,
Кто будет жить ещё когда-то…
Я брёл вдоль шахты винтовой
Полуослепший выше, выше
Такой тревогою томим,
Что если б друг навстречу вышел,
Я бы заплакал перед ним.
Сквозь хрусты воздуха, сквозь шорох
Теней, над клетками перил,
Я б выкрикнул слова, которых
Я никогда не говорил.
Откуда это? Что такое?
Мой день был трезв, угрюм, упрям.
Зачем же шарю здесь рукою
Во тьме по замкнутым дверям?

Среди сумерек, ожесточений и дел
Я простою тоскою сегодня отыскан,
Чтобы знать её не по давнишним распискам,
Чтоб я заново облик её разглядел,
Чтобы пальцами загородив мои веки,
Будто гипнотизёр, мне внушала она
Всё, что ведомо ей о простом человеке,
Как скользит он и как достигает до дна.
Сколько способов в горечи есть отмиранья,
Превращения в камень, распада в песок,
Когда осень и тянется сосен собранье
И залива мне к горлу подходит кусок.
И себе я шепчу: — Пережди, удержись.
Есть пробелы в душе, есть в работе простои.
Ночи будто из угля. Смерть всюду, где жизнь,
Где любовь. И тогда она дело простое.