Анастасия Баталова - Девичье сердце [СИ]

Принц собирается ехать в своей невесте.
Для влюблённого эти сто вёрст или даже двести
совершенно не крюк.
Он надевает лук,
меч и шлем, проверяет всё ли на месте.
"Скоро, милая, скоро мы будем вместе."
И порхают вокруг
несколько тысяч рук
незаменимых и незаметных слуг.

Принцу вплетают яркие нити и бусы
в длинные волосы. Тонкий и светло-русый
он синеглаз и мармеладногуб.
Крепко врастает в жизнь он как юный дуб.
Войны из свиты его деловиты и пышноУсы.
Молодцы как на подбор — и шустрЫ и не трусы.
У каждого лук ветрорез есть и меч волноруб,
и знак почёта — гранёный алмаз — как куб.

А географы чертят маршрут на дорожной карте:
по долине дороги нет — всё размыло в марте,
через горы нельзя — вы слыхали о нудном барде
он с эхом вдвоём бренчит на одном аккорде,
что в мире нигде нет других столь прекрасных гор, где
такие закаты и так зелены дубы.
Но он колдун и не вздумайте быть грубы –
и дослушайте — он задержит вас на неделю –
будет петь, язык ворочая еле-еле…
Лучше уж сразу поехать вам через лес –
да и тут есть аргумент, что имеет вес:
ведь в лесу вы столкнётесь нос к носу со злым медведем.
Войны кивают: "уж мы то его обезвредим!"
А Принц говорит: "Я знаю, как мы поедем!
Самый короткий путь — сквозь долину ведьм."
Кто-то из свиты становится бел как мел.
Принц говорит: "Оставайтесь же, кто не смел…
Никого насильно с собою не буду брать я.
Мы отправимся завтра. Делайте выбор, братья!"

Свита молчит.
"Ну хоть кто-нибудь, отзовитесь!
Есть между вами действительно храбрый витязь?"

Войны косятся в сторону горной гряды,
лица их страхом вытянуты и худы,
кто с семьёй в последние вытеснились ряды.

И остался у Принца оруженосец — верен
до конца. Из всей свиты один единственный воин.
Но Принц в себе уверен и так спокоен.
А шаг его лошади выверен и умерен.
Копыта как в барабан отбивают такт.
Принц выезжает на каменистый тракт.

То и дело в пути он ласково гладит вожжи,
рукоять меча, с огромным сапфиром ножны –
жесты его уверенны и осторожны.
Из дворца уж его не видно в пыли дорожной.

Он ведь не знает ещё, как жадны уста
ведьм в ущелье, что есть между ними та,
у которой при полной луне отливает кожа
как молочный опал –
он не ведает, что пропал…
И коварные ведьмы розами стелют ложе.

Едут долго принц и его самый верный друг.
Тишина словно под водою стоит вокруг.
Звёзды сверкают крупные точно луны,
тени чернеют причудливые как руны
и страшно — будто в груди натянули струны.
Услышал первым оруженосец юный
это негромкое пение из кустов.
Жаль, что они не взяли с собой крестов –
ослепителен блеск шелковых животов
в лунном свете, и Принц всё забыть готов –
он в центре букета нежных ведьминых рук –
они знают древнейшую из наук
так хорошо, что думается — едва ли
прежде её так Принцу преподавали…

И в ущелье по прежнему тихо и так темно –
будто песок взбаламученный лёг на дно
после того, как пловцы все на берег вышли.
Лёгкие шорохи только. Сова ли, мышь ли…

И Принц невесту забудет, как вздорный сон.
Облако ляжет в рассвет над горой, как слон.
Изумрудным цветом лесистый нальётся склон.

Невеста смотрит с башни:
"Ну где же он?"

Сумерки в вечер упали каплей чернил.
Старый рыбак сети свои чинил
у океана, и вздулась волна бугром
и Рыбку швырнула на берег, блестящую серебром,
небольшую, с пилой-плавником как у осетра,
говорящую.

Молвит: "Волшебная я, как сестра,
исполню желание, жаль, что не три, а одно,
если отпустишь к деткам меня, на дно."

Рыбак почесал задумчиво лысое темя,
он помнил по сказкам, что может случиться с теми,
кто рискнёт разговоры вести с колдовскою Рыбкой…

Он, однако, не струсил. И молвил с печальной улыбкой:
"Я одинок. У меня есть изба да сеть.
Не приложу ума, чего мне ещё хотеть.
Мне для себя вообще ничего не надо.
Зря попалась ты мне. Бытового полно неуряда
у других. У соседа справа больная дочь,
у левого сын-уголовник, не знаю, кому помочь.
У третьей сестра малолетняя беременная без брака;
у четвёртой муж пьёт, пять детей, что ни день в доме драка…
уж не знаю, Рыбка, бог ты там или бес,
да только в чём смысл, коль не хватит на всех чудес,
всем не помочь. У людей океан — не вычерпать — разного горя,
и одно чудо твоё — это капля в море."

"Ну, — Рыбка вздохнула, — не слушай тогда ты мою чепуху,
возьми меня и на ужин свари уху."

"Бог с тобой! — Говорит Рыбак. — Отродясь не мог
сварить того, с кем вёл хоть раз диалог.
Плыви, Рыбка, с Богом, заждАлись уж, верно, дети!"
А сам принялся снова распутывать сети.
По дороге домой случайно встретил соседа.
Он обрадован чем-то был и случилась беседа.
Соседу знакомый доктор сказал: не плачь,
за дочку твою возьмётся столичный врач,
здорова будет она, народит детей.
Старый отец просиял от таких вестей.

Одинокий рыбак улыбнулся его судьбе.
Доброе сердце — чудо само по себе.

Осенние ветры шёлковы и сквозны.
Свили гнездо у моего крыльца.
Эти глаза эльфийской голубизны
ярче зажжёт бледность его лица.

Юный король, ты не грусти о том,
что корабли ветра отнесли на мель,
линий презрительных этим красивым ртом
не изгибай.

Мало тебе земель? или рабынь?
Вином наполняешь рог –
жизнь тебя баюкает в гамаке.

Я выхожу утром на свой порог –
ветры слетаются стаей к моей руке.

По горам по долам маршируют твои полки.
Врываются смело твои корабли в моря.
Ты воин хороший, но цели твои мелки.
В то, что сила решает всё, ты поверил зря.

Тебе воевать не со мной — ведь мои ветра
ведают все рельефы пустынь и гор.

Гордость твоя игольчатая остра,
мой ветрокудрый. Ты непомерно горд:
ты привык целовать лишь тех, кто тебя слабей,
в сердце любовь запечатывая тоской…

— Лети же, северный ветер, топи и бей
его корабли!
Я направлю своей рукой.

Я вижу всё чаще почти ощутимые сны:
зари акварели над пиками княжеских башен
и дынную корочку бледной рассветной луны
над лесом, который уже золочён и раскрашен,
он виден как остров за шкурами стриженых пашен,
разостланных точно трофеи у ножек княжны.

Тоска как кольчуга на тоненьком стане девичьем
стальной чешуёю на грудь это бремя легло:
нетрудно понять по оброненым пёрышкам птичьим
в светлице пустынной, насколько княжне тяжело –
охотничий сокол, на ветер кладущий крыло –
жених, что навек заколдован пернатым обличьем.