Н. Денисов - Стезя

Потерялись дымки факторий,
Словно нити чужой судьбы.
Вдруг пахнуло в Чукотском море
Хлебом из вытяжной трубы.

Потянуло душком полынным,
Теплой пашней, где спит заря,
Позабытой почти, равнинной,
С паутинками сентября.

Столько каждый в деревне не был!
И, повысыпав из кают,
Мы услышали – будто в небе
Наши жаворонки поют.

Даже боцман, он житель местный,
Улыбнулся, хоть весь продрог.
А всего-то – в духовке тесной
Каравай подрумянил бок.

Вот какая случилась повесть:
Дрейфовали мы много дней,
И меня донимала совесть –
Сухарями кормлю парней.

Крепко вахты братва стояла,
Но за ужином всякий раз
Нерешительно повторяла: –
Хлебца б свеженького сейчас!

Что ж, рискнуть – не большое горе!
Плыл мой камбуз в мучном дыму,
И запахло в Чукотском море –
Как поутру в родном дому.

Снова за бортом в буре мглистой
Падал ветер в провал волны.
Но была моя совесть чистой
Перед флотом родной страны.

С морозных палуб
Сбрасываем снег.
И нет конца работе
Окаянной.
Но я привычный
К делу человек,
Легко машу
Лопатой деревянной.
Потом иду,
Подошвами звеня,
В свой уголок
Качающийся, тесный,
Где всякий раз
Со стенки на меня
Надменно смотрят
Очи «Неизвестной».
А снег летит, летит...
Невмоготу!
Да и братва.
Наверное, готова
Зазимовать
В каком-нибудь порту
До теплых дней
С красавицей Крамского.

Пахнет лесом строевым,
Напиленным:
Запах родины!
У горла – комок.
На вечерней на воде
На зеленой
От моторного баркаса
Дымок.
Кто-то ловкий на лету
Принял чалку,
Запахнулся в шубу,
Мирно свистя.
Как положено матросам
Вразвалку –
Шли в поселок,
Тротуаром хрустя.
Ах, как шли мы,
Удаляясь от борта,
От цигарки от одной
Прикурив,
И с девчонками
Из здешнего порта
Перешучивались,
Грусть подавив.
Ты прости меня, земля,
Что не плачу,
И восторг переживаю
Молчком.
Просто молод и,
Играю,
Чудачу.
И прикинусь иногда
Дурачком...
Вот уйдем мы на заре
На туманной,
Снова выплывет
Под горло комок,
Словно к пирсу
Лесовоз иностранный,
Что от русского морозца
Продрог.
А сегодня,
Хоть душа и ранима,
Мы шатаемся по
Тикси, Свистя,
И вовсю дымим
Закупленной «Примой»,
Деревянным тротуаром Хрустя.

Моржам наступая на пятки,
Идем мы по лезвию дня.
В экзотике нет недостатка.
Любимая, ждешь ли меня?
Расстелена шкурой медвежьей
Чукотка – у стылых морей.
И сопки глядят с побережья
Глазами полярных зверей,
Мы вышли к горам Алитета,
Мыс Шмидта повис над трубой.
И плаванье здешнего лета
Затянуто в узел тугой.
И пристань по нитке каната
Врывается в кубрик, звеня,
В распахнутый иллюминатор.
Любимая, ждешь ли меня?

Певекский порт.
«Южак» нежесткий.
Предзимье.
Кромка сентября.
Светает.
«Маршал Рокоссовский»
Идет,
Волну винтом бугря.
И мы спешим
Под бок причала,
Круша последний
Рваный лед.
И вот по вахте
Прозвучало:
– В машинном!
Самый малый ход...
Дошли!
«Считать мы стали раны»,
И боцман выдохнул:
– Судьба-а!..
Нас молоком речных туманов
Поит Чаунская губа!

Дома как дома. Экзотичным
Он не показался, когда
Возник катерок пограничный,
А позже – киоск «газвода».

И этот пронырливый, ловкий
Портовый буксир «Капитан»,
Обвешанный, будто торговка,
Баранками шин по бортам.

Но вот мы под своды конторы,
Где важный народ, занятой,
Заходим, ведем разговоры,
Песочек хрустит золотой.

Твердят диаграммы и сводки,
Что выполнен план. И не раз!
Не только с плакатов красотки
С восторгом приветствуют нас.

Мы веселы и белозубы.
Как все на земле моряки.
Вольготно расстегнуты шубы.
Откинуты воротники.

В чукотской местности,
Где бухты мглистые,
Где с неба капает
И моросит,
Я сам от катера
Отстал на пристани,
И мне до лампочки
Стал внешний вид.

Я неприкаянно
Шатался день-деньской,
Вся жизнь дальнейшая
Была во мгле.
Спасибо сторожу,
Углу в диспетчерской,
Где спал на теннисном
Большом столе.

Входили в порт суда
Сгружать провизию,
Сугубо лоцманский
Шел разговор.
И я развел в себе
Процесс-ревизию
И вынес следующий
Приговор:

Да разве пять морей
Затем отгрохали,
Чтоб без лимита пить
В ларьке вино?
Культурным отдыхом
Заняться плохо ли,
Как полагается,
Пойти в кино?

Я не желал друзьям
Судьбы изменчивой,
Бродя по слякоти
И под дождем,
Клянусь удачами,
Любимой женщиной,
Великим Северным
Морским путем!

В чукотской местности,
У пирса талого,
Теперь метельные
Шумят сады.
А там, где мой ступал
Ботинок яловый,
Давным-давно ледок
Покрыл следы.

На скалах мыса Шмидта
Весна во всей красе,
А я в плену у быта,
Как белка в колесе.

И, черт возьми, неплохо
Верчусь до темноты,
Служа тебе, эпоха,
У камбузной плиты.

Котлеты и сардины,
С подливкою рагу!
Еще бы солонины
Достать на берегу.

Такое блюдо, слушай,
Сработал бы в поту,
Чтоб радовало душу
И таяло во рту!

Ни тоски, ни банальной грусти,
Это все испытали мы.
Только горло сжимало устье
Этой «проклятой Колымы».

Возле борта торос к торосу –
Беломраморная краса!
Только солнце смотрело косо,
Уходило, гася глаза.

Померцала построек горстка,
Будто тихий привет судам,
Будто вышли мы к черноморским
Кипарисовым городам!

Будто стало и вправду жарче,
И не вспомнить наверняка,
Кто сказал:
– Это порт Амбарчик! –
И рукою махнул, –
Тоска...

Там, в разломах низин и выше,
Ни куста, ни ветлы какой...
Но ведь теплился дым над крышей,
Но мерцал огонек живой.

Колыма – золотая река,
Это верно, взгляни только на воду
Занесло же сюда чудака,
Восторгаюсь по всякому поводу.

Танкер «Солнечный» пышет трубой
И ползет по изгибам фарватера.
Накаляется луч золотой
На туманном экране локатора.