Н. Денисов - Стезя

Ни скота, ни урожая,
Но полным-полно вина.
Бабы пьют и не рожают,
Мужикам – лафа одна.
Оглядишь округу малость,
Как на раны бросишь соль.
Генофонда не осталось,
Кто сказал бы: Пить доколь?!
Вот у брата двор – палаты,
Загляденье за версту.
От рассвета до заката
Брат мой трудится в поту.
Что-то строит он, строгает:
Сыновьям, мол, передам!
По-хозяйски осуждает
Тех, кто халкает «Агдам».
Наагдамятся, звереют,
И пошли «баранки» гнуть...
Здесь уж точно – не евреи
Виноваты. Вот в чем суть!

В стране бардака и бедлама,
Где в пору ввести паранджу,
Я вроде Хусейна Садама
Один оборону держу.

Сорвал уже голос: ребята!
Но где там! Сидят с похмела.
Все ближе стучат автоматы
Противника: наша взяла!

Уже не прошу подкрепленья,
Есть дух и – попробуй возьми!
Придет ли когда замиренье?
Скорее уж лягу костьми?

Тщета – упованье на Бога,
Каких-нибудь там ворожей.
И нет к замиренью намека –
Ни с наших, ни с тех рубежей.

...Ну, а я слагаю книжки,
Перед Родиною чист.
Но и жалкой медалишки
Мне ни в жизнь не даст Борис.
А поскольку эти оды
Не ласкают слух Кремля,
Я пишу – «продукт свободы» –
За железной дверью, бля.
Обманул меня цековский
Этот к рынку переход.
Вот Владимир Жириновский
Тот всерьез зовет в поход.
Правит на телеэкране,
Сразу видно храбреца!
Хоть в Индийском океане
Я отмою пот с лица...

Я пахал чернозем. И старался, как мог.
Тракториные гулы всходили под небо.
Исходил от земли сладковатый парок,
Как от свежей ковриги пшеничного хлеба.

Полыхал в моих чувствах фантазий костер,
С рычагами в ночи я срастался кромешной.
А под утро халеи слетались с озер
И ходили за плугом моим трехлемешным.

А зимой подо льдом я тянул невода,
Было горько, коль выберешь невод порожним.
Но, стряхнув с полушубка кристаллинки льда,
Забывался я на ночь в избе придорожной.

Вспомню с радостью службу во флотской БЧ [13] БЧ – боевая часть
Хоть, конечно, та служба была – не малина
Много лет проступал еще след на плече,
Несмываемый след – от ремня карабина.

Мне еще довелось открывать «севера»,
Был и там я счастливым, идя первопутком.
Был зеленым в ту пору, и брал «на ура»
То, что нынче обдумал бы зрелым рассудком.

Поучали: пора бы остыть, отдохнуть!
Я ж еще походил в мировом океане,
Ну хотя бы затем, чтоб за чаркой блеснуть:
«Помню в Рио... А как-то на Кубе, в Гаване…»

Жизнь пошла – загонит в гроб! –
Рэкет, надувательство.
Но и в нас созрел микроб, –
Зуд предпринимательства.
Как-то трактом, в гололед,
Мчал водитель бешено,
Не вписался в поворот
И – в кювет заснеженный.
Зябко. Дует в кулаки.
И к жилью торопится:
«Трактор нужен, мужики!
А с меня... как водится!»
Следом – новый «корефан»,
С той же речью кроткою.
В суверенный Казахстан
Вел он «КрАЗ» с селедкою.
Порешили сей вопрос
Под слабосоленую.
Снова – чу! Учуял нос
Колбасу копченую.
Тут сошлись на пять кило.
Тракторист старается...
Тем и кормится село,
И опохмеляется.
Извело коров. И факт –
Фермы разбабахало.
Дел-то всех: водичкой тракт
Поливает аховый...

Стамбул! Стамбул! Какая тема,
Какая музыка веков!
Теперь он вроде Вифлеема
Для всероссийских «челноков».

И я, с сумою в два амбара,
Свалясь с небес, как саранча,
В щелях стамбульского базара
Весь день толкусь – без толмача.

К исходу дня, измятый, ватный,
Груженый, взбитый, как постель,
Бочком вхожу в трамвай бесплатный
И еду в звездночный отель.

Тут все при фарте, интересе,
Ни до восточных грез и чар,
Молчат, когда под юбку лезет
Тамбовской бабе – янычар.

Трамвай скрипит себе надсадно,
А с янычара – градом пот.
Бабенке боязно. Но – ладно,
Ни туркишлиры он крадет!

О, град Стамбул! О, страсти эти!
Аллах могуч, всесилен столь,
Он правоверных ждет в мечети,
А нас – таможенный контроль.

Каждый раз, когда вьюга в полуночный час,
Черт-те как, завывает и вьет,
Вспоминаю Каракас, огней перепляс,
Над Авилой луны огрузневший баркас,
Что по теплому небу плывет.

Не избыть эту негу тропических струй,
Банный дух перламутровой тьмы,
И мулатку, воздушный ее поцелуй,
Что мгновенной красой опалив, – не балуй!
Растворилась под сенью хурмы.

Бледнолицый пришелец из северных стран,
Я был втянут в канкан вихревой.
Лишь под утро Каракас стихал, как фонтан,
Замирал, как залегший на дно ураган,
К колумбийским горам – головой.

Но подобьем горилл, уцепившись в рули,
В громыхающий адский металл,
Мотоцикловым вихрем растаяв вдали,
По тревоге, почти не касаясь земли,
Полицейский наряд пролетал...

По тревоге иду я во вьюжную ночь:
Как в пампасах, кромешная глушь!
Понимаю, чужой мне стране не помочь,
Дай-то бог, чтоб родная не бросила: прочь!
Столько русских рассеяно душ!

Но вдали от берез, возвышающих столь,
Приласкал их тропический зной,
Темперамент испанский и русская боль,
И, наверно, не худшая жизни юдоль –
Карнавальный Каракас ночной!

Я люблю этот город холмов и долин,
Банный дух перламутровой тьмы,
Первобытную горечь карибских маслин,
Барабанную удаль и звон мандолин
Под роскошною сенью хурмы.

Еще при силе. Но устал.
И констатирую устало:
Теперь бездарность правит бал
Там, где блистала наша слава.

И мощь ее и красота,
Сияя гордо и завидно,
Была в открытности чиста,
Но пред коварством беззащитна.

О слава русская! О ней
Картавят ныне злые мифы.
И там, где щелкал соловей,
Жируют вороны и грифы.

Я не сковал от них брони.
И, дай-то Бог, не обмануться:
В трактирном пиршестве они
Своим же ядом захлебнутся.

Все так и будет! Тяжко лишь
Саднят предательские раны.
Эй, кто над ухом дышит? Кыш!
Я жив, закрой свой клюв поганый

В фазах Лун – нестабильный и грозный,
Начинается год високосный.
Ходит Каин и ставит печать:
Начинают морозы крепчать!
Телевизор осип от испуга:
Нам не выйти из адского круга,
Если красные к власти придут!
Что же? Камень на шею и – в пруд?
Что же, что же? О Господи, что же?
В кадре женщина с бархатной кожей:
Попка круглая, плечи и грудь!
Суть ясна. Чуть прикрытая суть.
Високосного года начало.
Тихий ужас шипит из бокала.
Где-то взрыв прогремел тяжело:
Самолет иль объект НЛО?
Что-то будет! Закроют границы?
В одночасье ль Чечня испарится?
Или башне Пизанской упасть?
Или вновь перекрасится власть?
Отмечается важность момента:
Новый колер в речах президента!
Все Гайдары навытяжку в ряд,
Все шахраи на стреме стоят.
Високосного года начало,
Блудный час сатанинского бала.
Утром глянешь в окошко, а в нем –
Два Чубайса стоят с кистенем.