Н. Денисов - Стезя

Я по тайге мотался снова,
Об этом память дорога,
Но не обидел черствым словом
Я самотлорские снега.
Бывал на тех тропах лосиных,
Где словно в вечных гаражах,
Стальные пленники трясины –
В болотах тракторы лежат...
Опять в пути. Блокнот в кармане.
Водитель хмур: метель с утра...
А где мои – Володя, Таня?
Какие им в лицо ветра?
Они, должны быть, вместе где-то,
Да я и сам считал давно,
Что в загсе местного Совета
У них со свадьбой решено.
Эх, тары-бары, разговоры!..
И вдруг, как есть, на всех парах
Навстречу – прямо к Самотлору
Три «Волги» – в лентах и шарах.
И посветлели наши взгляды:
На них – на черных, вороных.
Они несли – три свадьбы кряду
Сквозь ожерелье буровых.
И так весенне сердце билось
На той бетонке кольцевой.
А свадьбы шли, метель стелилась
Во след им белою фатой.

В апрельский день,
у общежитий,
На «пятачке», вблизи болот.
Ударил вдруг в ладони митинг,
Таежный вздрогнул небосвод.
Наполнил яростью весенней
Моих ровесников дела. –
Сегодня трассою к Тюмени
Нефть
самотлорская
пошла!
И улыбалась поминутно
Братва с «четвертой дожимной»,
И Зотов – в ватнике мазутном,
И Таня – в шапке меховой.
Давно остались за снегами
И та печаль, и то жилье.
Давно горячими руками
Согрел он рученьки ее...
Опять к лежневкам шли машины,
И говорил их грузный вой,
Как труден путь к земным глубинам,
Как будто он – к душе живой.

Каких ветров еще хлебнуть
В широтах северных придется?
И где еще он оборвется,
К людским сердцам начатый путь?
Еще шагать не мало дней
Еще раскроется не скоро
Пред взором Родины моей
Вся панорама Самотлора!
Где взята с боя – даль и близь,
Где слабых нет,
Где все герои.
Где все республики сошлись
Под наше небо молодое.

Что творится, сумасшествует за бортом?
Расходилось белопенное добро!
Эта – чертовой Обской губы – аорта
Так и метит, так и ладит под ребро.
Заворочалась, хмелея от азарта, –
Хоть привязывайся, – скорая волна.
Ведь вчера еще на рейде Салехарда
Августовской дыней плавала луна.
Что творится со стихиею? Глубоко
Утонула яр-салинская заря,
Самоходки – те укрылись по протокам,
В дно речное занозили якоря.
Что ж, гуляй, душа, я праздник не нарушу,
Разворачивай арктический парад!..
Кто там, сонный, бьет у леера баклуши,
Как в утопленники верный кандидат?

Жутко выйти на палубу голую,
С ног сбивает норд-ост тугой.
Голова, будто мачта тяжелая,
Крен описывает дугой.
Устоял я. Смотри, натружены –
Эти руки. Собой я горд.
Но желудок не принял ужина,
Будто рейса аэропорт.
Да почудилось – рифы острые
Насторожены под волной.
Видишь, движется с полуострова
Туча – с море величиной...

Ха-ха-ха! Да не будь я Пятницей,
Чтобы труса справлять, дрожа,
К тихой бухте пугливо пятиться,
Как какая-нибудь баржа!
Зря ли Арктикой сердце ранено,
Где к торосу прижат торос!
Слава Нансена и Папанина
По плечу ли тебе, матрос?
Ха-ха-ха, ты едва одыбался,
Будто пыльным побит мешком...
Глянь! Страна в Заполярье двинулась,
Как по ягоды – прямиком.

Будут ягодки...

Вот и думаю,
Вот и радуюсь и грущу,
Перевариваю мечту мою,
Будто Идолищем свищу.

Эх, боцман, боцман!
Видишь, норд сплошной!
Черт их дери, владения медвежьи!
На нас идет холодною войной
Арктическое злое побережье.
А ты, который много штормовал,
Стоишь, как будто вылеплен из воска.
Ответь в упор: ужель не страшен вал?

Что ухает на палубу громоздко?
Привычен я.

Привычка хороша!
Как дважды два... О чем бы не спросили...
Моя ж иначе скроена душа,
Она противник всяческих насилий!

Мудрен ты, брат! Что со стихии взять?
Денек-другой и в Карском будем море.

А я хочу размыслить и понять...

Молчи! Я против общих категорий.

Вот так всегда! Едва откроешь рот,
Едва промолвишь: что ж творится, братцы
Как оглоушат окриком: «Вперед!»
И грех тебе в приказе сомневаться.
И грех команд не слушать: «Так держать!»
И держишь курс до следующей цели.
Что скажешь, боцман?

Что тебе сказать?
У самого – семь пятниц па неделе.

Игре ума потворствует язык,
Он к идиомам значимым активен.
Но твой хитер, поскольку ты старик,
И в существе уже консервативен...

(Хлопая дверью, матрос уходит)

Порядка нет, а надо – в «окиян»:
Кто в стельку пьян, а кто охоч до спора.
Вот и смекаю: нужен капитан,
Что затянул бы гайки до упора!
Дойдем ли к цели? Кругом голова.
Скорее – в Тикси станем на зимовку
Молчит Тюмень, безмолствует Москва,
А Диксон уточняет обстановку.
Но плыть решивший, верит в паруса!
Вон буксировщик пашет волны носом. ...
Еще в душе – поляны и леса,
Еще в глазах дымки иртышских плесов
То сена стог, то лодка на мели,
То церковушка, сгинувшая глухо,
То нефтевышка грузная вдали,
То клин рубах, постиранных старухой.
Все это Русь –и даль ее и высь,
Как богатырь, играючи поклажей,
Летит она. Прохожий, сторонись!...
Не Селифан ли правит экипажем?
Постой, кричат. Но где там! Экий бес
Он монолитно мчит к вершинам века.
Не дай-то Бог, и Чичиков воскрес! –
Теперь нельзя не верить в человека...

По родне и по рожденью –
Местный, тутошних корней, –
Подрастал и я с Тюменью,
Поднимался вместе с ней.
Никакой особой доли
Мне наш век не отпустил.
Но горжусь, что в отчем поле
Я пахал и хлеб растил.
И в глухом ледовом царстве,
Под прицелом зябких вьюг,
Я работал в море Карском.
Обживал Полярный круг.
Побродил по белу свету
Не из прихоти-гульбы,
По заданиям газеты,
По велению судьбы.
Но везде – и в тундре голой,
И в нолях, у деревень,
Мне Тюмень была – глаголом,
Существительным – Тюмень,
Той метафорою зычной,
Где клокочет непокой,
А не просто в деле личном –
Места жительства строкой.
Словом, как и было нужно,
Вся – от отчего села
До Ямала, до Бердюжья
Домом творчества была.