Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Впрочем, умолкает здесь историк,
Слово он предоставляет Насте:

«Ах, страшенное нам горе
Выпало в ненастье!
У Валдая, что на взгорье, —
Всхлипывает Настя,—
Мы до смерти испужались,
Понесли нас кони.
Ямщики все разбежались,
Впали в беззаконье.
Тут преосвященный выпал
Из коляски в реку,
Плыть не плыл и еле выполз,
Яко змий, ко брегу…»

Тут заголосила Настя что есть мочи,
С воплем Настя на землю упала:
«Потонули в речке княжьи мощи.
Нет костей во гробе. Всё пропало…»
И поникла Настя, приуныла.
«Зря ты всё, дуреха, сочинила!
Не было того, — сказал Панкратий, —
Помоги нам сила пресвятая!

Я видал, как ангельские рати
Взяли мощи, крыльями блистая,
И благим соизволеньем божьим
К небу вознесли их безусловно.
Так о том и в Питере доложим».

То же самое сказал дословно
И преосвященному Панкратий,
И другим священникам, и прочим
Из меньших, но благоверных братий.
(Кое-кто смеялся, между прочим.)

Сквозь туманы, сквозь дожди косые
Слышен орлий клекот над Россией.
Высоко парит орел двуглавый.
У речных излук, в прогалах сосен
Не скрипят мосты, не гнутся лавы.
Хлещет сильный ветер. Блещет просинь.

Дым в палатах. Оплывают свечи.
На плечах Петра кожух овечий.
На монахов бешено он зыркнул,
Дернул скулами, в усища фыркнул:
«Опоздала, шатия монашья,
Не любезна вам держава наша?
Всё выкладывайте! Или проще —
С гроба крышку прочь! Вскрывайте мощи!
…………………………………
Стервецы! В трухлявых досках этих
Нет как нет мощей? Один скелетик
Мыши полевой?»
И снова дико
Дергается личиком владыка,
Всех сверлит глазищами. И — хвать
За бороду старца:
«Не вскрывать
Пакостных мощей! Такой позор
Втайне да пребудет!»
Мечет взор
Молнии. Рука Петра тверда,
Выдрана у старца борода.
Петр в железной сжал ее горсти.
«Ну, старик, теперь меня прости!
Чтобы оторопь не проняла,
Пей из кубка Нашего Орла».

И сквозь зубы еле слышно, кротко:
«Хватит с тебя таски. Будут ласки.
Отрастишь себе, козел, бородку.
Лишь бы сраму не было огласки!
Оным смрадом рук не опоганю».

Под конец воскликнул император:
«Строю не в площадном балагане.
Служба государству есть ФЕАТР!»
……………………………
В лютом ноябре того же года
Петр, шальное сердце раззадоря,
Встретил, как бывало, непогоду,
Но не вышел на седое взморье,
Низко треуголку нахлобучил,
Шарфом шерстяным закутал горло,
Ибо шторм взмутил Неву и взбучил
И вода владычество простерла
На растущий город.
Плыли будки,
Бочки, бревна, бабы — и всплывали
И тонули.
Миновали сутки,
Посерело пасмурное утро.
То на пенном гребне, то в провале
Кипени метался ботик утлый,
Накренясь под парусом косматым.
Шкипер Петр, ворочая кормило,
Громогласно крыл крепчайшим матом
Балтику, которая громила
Рук его державное деянье,
Крыл гребцов, от страха полумертвых,
Выстоял один, как изваянье
В задубелых ледяных ботфортах.

На берег сошел и, стукнув тростью,
Лекарям сказал: «Отстаньте, бросьте!»
А когда явился благочинный,
Огрызнулся: «Жди моей кончины!»
Но, простынув, каркал по-вороньи
И серчал пятидестидвухлетний
Что непрезентабелен на троне,
И лечился чаркой не последней.

Отдышался, жарко обнял Катю,
Душеньку-царицу, и, ликуя,
Что не оробел на перекате
Меж болтанкой рвотною и смертью,
Высказал сентенцию такую:

«Вы меня на свой канон не мерьте,
Чернорижцы, червяки и черти!
Мне мощей не надо. Не святой я.
Выстою свой срок. А там посмотрим!
Может быть, я и подохну стоя,
Но прикинусь для порядка бодрым,
В совершенном самообладанье».

Под конец воскликнул император:
«Строю не в площадном балагане.
Служба государству есть ФЕАТР.
Вся музы́ка наша в урагане.
В сокрушенье вражеских эскадр!»

Из Рагузы в Ливорно кораблик бежит.
В настроенье предерзостном, с умыслом твердым
Граф Орлов на борту, как ему надлежит,
Усмехается, шпагою бьет по ботфортам.

Вот задача! Удастся ль ему заманить
В золоченую клетку живую жар-птицу,
Обнаружить, где слабо натянута нить,
И жестокой рукой за нее ухватиться?

Что за тварь! Сколько масок, имен, титулов
У Азовской княжны, у принцессы Кавказской…
Берегись, Алексей свет-Григорьич Орлов,
Не сплошай, не прельщайся арабскою сказкой!

Если, скажем, в чаду любострастных утех
Государыня-матушка Елизавета
От иных фаворитов, от этих иль тех,
Нажила дочерей, не сжила их со света,

Если это воистину внучка Петра
Разыскала связных, с Пугачевым списалась,—
Что ж, монархиня наша изрядно хитра,
От каких пугачей на веку не спасалась!

Что бы ни было, выдержит, выдюжит граф!
Он недаром воспитан в интриге придворной.
И, червонную кралю у всех отыграв,
Не сыграет вничью в городишке Ливорно.

В молодые года и беда не беда.
Значит — верить в удачу свою удалую,
Значит — руку на шпажный эфес и айда —
Ворожить, обвораживать напропалую!

Дело слишком туманно. Любой оборот
Поначалу возможен… Сбегая по трапу,
Миновал он две улочки, встал у ворот,
Подмигнул, приказал дожидаться арапу.

Говорят — хороша. Говорят — ни гроша
У нее за душой, а безумствует шало.
В европейских столицах бесстыдно греша,
Устрашала дворцы, а сердца сокрушала.

Он вошел. И услышал французскую речь.
Говорит она весело, бегло и кругло.
Он пытается в дивных очах подстеречь
Робость, хитрость, надежду… Не дрогнула кукла.

Говорит о бумагах, делах, векселях…
О былых оскорбленьях, о новых бесчестьях.
Обожал ее немец, забыл ее лях…
Сколько всех обожателей? — Право, не счесть их.

Хороша ли? — Божественна! — Сдастся ли? — О!
Тут огонь! Как бы тут самому не влюбиться…
И он с кресла внезапно встает своего,
И грызет черный ноготь смущенный убийца.

А она? А она — так стройна, так странна,
Так нежданна-негаданна, так вожделенна…
Перед ним островная возникла страна,
Лебединое диво, спартанка Елена.

Он склонился, прижал треуголку к груди
И, как дочери царской, поклон ей отвесил.
И ушел. Что бы ни было там впереди,—
Он ушел, потрясен, заколдован, невесел.

На скуле его шрам. На отчаянный лоб
Злобным временем врезана злобная складка.
По-другому для них приключенье могло б
Обернуться. Служить государству не сладко.