Юрий Зобнин - Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы

С 1904 года студент четвёртого курса факультета восточных языков Владимир Викторович Голенищев-Кутузов был вовлёчен в некую работу «Красного Креста» – в Манчжурии или в Приморье. Университет, разумеется, был осведомлён, но, вероятно, негласно, поэтому никак формально и не реагировал на его отсутствие. С масляной по страстную седмицы 1905-го у Кутузова вышла побывка в Царское Село – в отпуск или с деловым поручением (во главе русского отделения «Красного Креста» стояла вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, помощниками которой были сотрудники придворного ведомства). В родных пенатах, как понятно, дальневосточного героя ожидала восторженная встреча, и тщеславный и хвастливый Кутузов оказался в центре всеобщего внимания, уподобляясь «заезжему венецианцу» из новеллы Гумилёва. Впрочем, тогда Гумилёв (не имея пока, разумеется, ничего против Кутузова) сам поспешил продемонстрировать ставшего знаменитым приятеля своей «Примавере». Шли дни «широкой масленицы» (24, 25, 26 февраля), все катались на «вейках», и одно из вечерних катаний по «древней подкапризовой дороге» оказалось для Ахматовой, по воле «спокойного и двурогого», роковым. Начались встречи, имевшие в силу рокового же стечения обстоятельств (внезапная болезнь Инны Штейн, явившаяся для младшей сестры предлогом отсутствовать дома сутками) самый свободный и скандальный характер. На страстнόй (10–16 апреля) Голенищев-Кутузов убыл вновь по месту назначения, а пятнадцатилетняя гимназистка окончательно поразила всех поведением на проводах, допустимым, разве что, для убитой горем солдатки-жены. Прогремевшая на светлой седмице «дуэльная история» Гумилёва и Вульфиуса окончательно скомпрометировала «лунатичку», которая и без того «не очень импонировала “добродетельным” обывательницам затхлого и очень дурно и глупо воспитанного Царского Села – имевшего все недостатки близкой столицы, без её достоинств» (Срезневская). На месяц (17 апреля – 17 мая) Ахматова оказалась в роли средневековой блудницы у позорного столба. Происходящим она была глубоко потрясена, впав внезапно от нервных эмоций в некий профетический транс. А потом грянула Цусима, ошеломившая саму новоявленную пифию скорым исполнением всех гибельных пророчеств (надо полагать, реакция Андрея Антоновича на телефонное известие о морском разгроме весьма убедительно продемонстрировала Ахматовой, что её безумные угрозы обидчикам сбылись прямо-таки буквально). Общее смятение парализовало разгоравшуюся травлю. Поэтому выпускные экзамены за VI класс (приходившиеся на май) прошли относительно спокойно. Тут-то удручённый ударами судьбы Андрей Антонович и принял соломоново решение отправить «детей с бонной Моникой» на юг, к Инне Штейн, и Ахматова оказалась в Евпатории как раз в «потёмкинские дни» (14–25 июня), празднуя совершеннолетие (11 июня), так сказать, под канонаду орудий мятежного броненосца.

Всё это время она, среди жестоких обид, разочарований и потрясений, не теряла присутствия духа. Нет сомнений, что обо всех своих случившихся невзгодах она ещё в Царском Селе известила письмом Голенищева-Кутузова, и, в таком случае, от его ответа, действительно, зависела ни много ни мало вся её дальнейшая жизнь. Однако полевая почта во все времена остаётся полевой почтой, тем более что речь шла о приграничных пустынях Дальнего Востока, которые и без всякой войны были не очень-то досягаемы даже для такой безупречной службы, как тогдашнее российское почтовое ведомство. На скорую ответную весточку рассчитывать заведомо не приходилось (надо полагать, о дальневосточной миссии Кутузова в «Красном Кресте» она имела достаточно подробное представление), и оставалось только с избытком запастись терпением, аккуратно нанося ежедневные визиты почтарям – сначала в Царском Селе, а затем и в Евпатории.

От современного евпаторийского почтамта до добротного каменного дома, украшенного мемориальной доской —

Здесь, в доме А. С. Пасхалиди, в 1905–1906 гг. жила Анна Ахматова (Горенко) [274]

– буквально два шага. Но в начале ХХ столетия от купеческого особнячка на улице Новой (прославленного ныне евпаторийского прибежища Ахматовой) до тогдашней городской почты было, действительно, около двух вёрст – по Александровской улице к Земской площади и управе и потом по Лазаревской, направо, немного не доходя до стен древней мечети Хан-Джами. Приблизительно столько же, только в противоположном направлении, – мимо городского театра по проспекту Александра III-го и проходом к Северной улице – было до туберкулёзной больницы. Поблизости раскинулся тенистый Шаклеевский сад, выходящий прямо на набережную с пляжами и купальнями. А через квартал на той же Новой улице находились недавно возникшие из местных прогимназий «полные» мужская и женская гимназии, соседствующие друг с другом в едином комплексе зданий [275].

В 1905 году далёкая от царскосельских широт Евпатория возникала в судьбе семейства Горенко постепенно, с какой-то фатальной неотвратимостью. Впервые городок на западе Крыма возникает в апреле, в прошении Сергея Штейна об оказании ему денежной помощи в связи с болезнью жены и необходимостью переезда в Евпаторию «к родственникам» [276]. О каких родственных связях – самого С. В. Штейна или заболевшей Инны Антоновны – идёт речь, не сказано, но версии (правда, в равной степени зыбкие) у биографов имеются.

В 1879–1888 годы в Евпаторийском уездном училище начинал свою педагогическую карьеру дядя Инны, Владимир Антонович Горенко (1858–?). В Евпатории он женился на дочери местного купца Надежде Дмитриевне Корсика (1861–?), родил здесь двух сыновей, Евгения (1885–?) и Константина (1886–1891), дослужился до титулярного советника, стал заседателем Симферопольского окружного суда и был представлен к первой награде. Но в 1888 году В. А. Горенко был «перемещён» из евпаторийского учительского круга куда-то «в другое ведомство», вероятно, в родной Севастополь. Что же касается взаимоотношений его семейства с семьёй старшего брата, то тут можно строить одни догадки.

Непосредственным евпаторийским начальником и кумом, крестившим второго сына Владимира Антоновича, был смотритель уездного училища коллежский асессор Владимир Андреевич Штейн (1830 или 1831–?). Из города он никуда не уезжал, поднялся в 1899 году до должности «учителя-инспектора Евпатории» и имел в начале XX века два дома «с двором» на Полицейской улице. Однако его родственные связи со столичными однофамильцами Владимиром Ивановичем и Сергеем Владимировичем Штейнами в настоящий момент не прослеживаются.

Так или иначе, но какие-то родственники у Инны и Сергея Штейнов в Евпатории точно были. К тому же начальник евпаторийского порта Н. И. Иванов с середины 1890-х годов был добрым знакомым Андрея Антоновича Горенко и активно участвовал в проектах Главного управления торгового мореплавания. Один из таких проектов предусматривал реконструкцию портовых коммуникаций, за которую взялся известный в крымских деловых кругах купец Ананий Степанович Пасхалиди. В итоге, Пасхалиди и уступил (надо полагать, по вполне сходной цене) часть своего каменного дома на Новой улице под временное жильё дочери и зятю Андрея Антоновича.