Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Ханжи, и Лазари-рабы,
Всю жизнь сбирающие крохи
На светлом празднестве судьбы.

Я вдруг прозрел: познанья книги,
Поэмы, жгущие сердца,
Созданья кисти и резца,
Закон людской и зов религий, —

Я всё отверг, и в дерзкий миг,
Отринув келью и вериги,
Иное — высшее постиг.

Пусть, былей давних пережиток,
В наш век душа моя ветха,
Как лик скалы в сединах мха,
Но в ней предвечных сил избыток,

В ней мудрый ум, в ней ясный смех,
И, как вино, ее напиток
Я вновь вливаю в старый мех.

Я — чащ непрошеный насельник.
Стучит топор, стволы дрожат;
Спасая в страхе медвежат,
Ревет медведь, лесов отшельник,

И воет волк, тоской дыша,
Когда пылает с треском ельник
В моем костре у шалаша.

Прапращур жив в дыханьи частом
И в чутком слухе дикаря,
Когда осветит мне заря
Запечатленный снежным настом

Тяжелый шаг ночных гостей,
Иль след на дубе коренастом
С прыжка вонзившихся когтей.

Но, как дитя, люблю я клейкий
Весенний лист, напев ручья
И труд упорный муравья,
Лукавый блеск проворной змейки

И гуд у черного дупла,
Куда в вощаные ячейки
Свой дикий мед несет пчела.

И изощренно-острым взглядом,
Мечтой, отточенной в стилет,
И сердцем, свергшим узы лет,
Сквозь тлен, разлитый тонким ядом,

Я жизнь слежу и пью потир
Любви, изысканным обрядом
Плодотворящей дольний мир.

Забыт тот мир презренно-жалкий,
Где счастье — миф, любовь — мираж,
Где в смене купли и продаж
Скопцы и мнимые весталки

Позорят страсть, и где толпа
Страшна гримасой той оскалки,
Какой смеются черепа.

Лишь ты, владевшая когда-то,
Моей мечтой, чужая здесь,
Ты гордо властвуешь поднесь
Душой, не свыкшейся с утратой:

Мне не забыть, как отдала
Ты чистоту позорной платой
За ложный блеск в чертогах зла.

Очнись! И жизненного дива
Со мной участницею стань;
Сорви одежды рабской ткань,
Как непостыдная Годива:

Нам зори будут ткать виссон,
И будет страсть — как жизнь правдива,
И будет жизнь — как яркий сон.

В любви своей ты отдала
Мне сердца юную горячность,
Очей безгрешную прозрачность,
И грезы чистого чела,

И мир восторгов сокровенных,
Как в чаше хрупкого стекла
Дар ароматов драгоценных.

Обманчив призрачный застой
Игры вина в тюрьме зеленой
Бутылки, крепко засмоленой
И в лед затертой… Но, постой

Ударит пробка, брызнет пена, —
И звезды влаги золотой
В бокалы вырвутся из плена.

В мольбе склонясь у милых ног,
Я с облегченным сердцем сброшу
Всю опостылевшую ношу
Страстей, сомнений и тревог;

И, слыша тихий зов участья,
Войду в любовь твою, — в чертог
Грехом нетронутого счастья.

Темны лампады у киота
С пучком давно засохших верб…
С печалью тихой лунный серп
В оконце глянул: позолота

Икон зажглась, и бледный блик
Чуть-чуть дрожит, как будто кто-то,
Незрим, Христа целует Лик.

Грозой омытая вчерашней,
Весна манит еще сильней,
Призыв небес еще синей,
Ручьи журчат еще бесстрашней;

Оделся лес в зеленый пух,
И паром встал над черной пашней
Земли творящей теплый дух.

С тобой в разлуке, как улитка,
Ползли несносные часы…
Но вот слезинками росы
Дрожат цветы и от избытка

Жары вздохнула ночь. Я жду, —
Я жду, чтоб дальняя калитка
Украдкой скрипнула в саду.

«Ау!..» — зову из челнока…
Но замер полдень. Знойны глыбы
Прибрежных скал; не плещут рыбы
В воде недвижной. Лишь слегка

Пригретый шепчется орешник,
И вторит мне издалека
За склоном эхо-пересмешник.

В ночи у Ликов старописных,
Лампад мерцаньем озарен,
Следит чреду поклонов он
По зернам четок кипарисных

И вьет молитв заветных нить,
Чтоб дух от Князя Тьмы и присных
В полночный час оборонить.

За веком век куется мир:
Тысячелетьями усилий
Сафо — от ткани нежных лилий,
От камня скал немых — Шекспир.

Мы странствий долгих путь забыли,
И только в песнях вещих лир
Живут таинственные были.

Жаровня пышет. Абрикосы
Янтарны в блещущем тазу.
Уж вечер. Неба бирюзу
Зажгла заря; прощально-косы,

Лучи последний блеск дарят…
И на твоей головке косы
Старинной бронзою горят.

Дрожат Зиждителя ресницы, —
Хаос их ритмом властным полн,
Под их мерцаньем — в зыби волн
Перворожденные частицы

Текут, плывут и налету,
Как ткань Господней багряницы
Прядут вселенной красоту.

Вся жизнь — движенье, трепет, токи…
И мир наш, радостен и горд,
Лишь в бездне дрогнувший аккорд,
Мгновенный, странно-одинокий

В цепи созвучий, где один
Вослед другому гаснут сроки
Видений, всплывших из пучин.

В чреде, назначенной к свершенью,
В циклоне неизбежных смен,
Борясь, мятутся жизнь и тлен
От созиданья к разрушенью,