Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Еще не найдены слова,
Но в сердце властный трепет звука:
Так изготовленного лука
Дрожит тугая тетива,

Прощаясь с звонкою стрелою…
И зреет песня торжества
Тебе, одной тебе, хвалою.

Повеял вечер. Нежит сном он
Усталый мир. Всё спит в селе;
Спит лунный лик в речном стекле,
Спит лес и в гнездах птичий гомон;

Поля молчат в душистом сне,
И только в тайнах звезд — недреман
Глас Бога, внятный в тишине.

Душа влюбленным менестрелям
Поет желаний жгучих власть,
И нас сближающая страсть
Туманит трепетом и хмелем:

В слияньи мощь двух встречных гроз,
И мы на ложе счастья стелем
Стыдливость лилий с пылом роз.

Царит ли ночь, дневной ли шум
На рынках города-гиганта, —
Венчанный лавром облик Данта
Всё так же царственно угрюм,

Как будто медь, в безмолвном кличе,
Взывает к небу скорбью дум
Об отлетевшей Беатриче.

Сквозь кружевные занавески
Мерцает в зале свет луны.
На люстрах им оживлены
Кой-где хрустальные подвески,

Видений глубь зеркал полна,
И на паркете арабески,
Как колдовские письмена.

В запорошенное окно
Глядит рассвет. Поют цыгане;
В чуть затуманенном стакане
Играет льдистое вино,

И под напев любви знакомый
Безвольно сердце пленено
Очами, полными истомы.

Есть сила — не заклятье труса,
Не шепот черной ворожбы:
От ран и плена в час борьбы,
В пути от смертного укуса,

В труде от скорби и забот, —
Святое Имя Иисуса
Несокрушаемый оплот.

Ты — мрамор гордый и прекрасный.
Но с теплой синью нежных вен;
Познав твоих объятий плен,
Я чую крови трепет страстный,

И в царстве ласк, где я живу,
Пигмалиона сон напрасный
Волшебно сбылся наяву.

Как в дерзкой стычке аванпоста,
Как в дни осады на валу,
Как в битве в радостном пылу,
Как с чашей, поднятой для тоста, —

Так в смертный час святой пароль
Он кинул вновь в толпу с помоста: —
«Король! Да здравствует Король!»

В рассвете, борющемся с тьмою,
Как очерк сильного крыла —
Мой парус белый… Скорбь с чела
Я утра влажностью омою.

Пора! Уж дрогнул челн, скользя;
Уж ветер встал, и за кормою
Ложится светлая стезя.

В очах у женщины, счастливой
Познаньем сладостных утех,
Мерцает зыбко древний грех
Расцветкой змея прихотливой;

А в краске жаркого стыда
Играет вспышкой торопливой
Отлив запретного плода.

Хрусталь ласкает руку гранью,
Рубин вина чарует взгляд,
Отрада вкусу — терпкий яд,
Дар аромата — обонянью…

И, чтя старинный ритуал,
Мы, слуху радостною данью,
Звеним бокалом о бокал.

Не сына черни своевольной
Люблю в плаще его простом,
С руками, сжатыми крестом
Под тенью шляпы треугольной;

Мне люб не «маленький капрал»,
А вождь, что дурь толпы крамольной
Венцом владыки оковал.

Спят выси гор. А у подножий —
И зной, и щебет, и смола;
Вдали гудят колокола…
И я, всему родной прохожий,

Один в таинственном лесу
Неизъяснимый праздник Божий
В душе ликующей несу.

В саду я шел один, средь сна
Под полдень жгучего июля;
Как будто тайну карауля,
Насторожилась тишина.

И вдруг, прервав покой глубокий,
Призыв чуть дрогнул, как струна…
Я слышу зов твой, друг далекий!

Змеятся молнии, и трелью
Кругом рассыпан гром в горах,
Встревожен лес; и лист, и прах
Вздымает ветер по ущелью.

А я по скалам в высь ползу. —
Всё в высь… И меры нет веселью
В душе, встречающей грозу.

Призыв возлюбленного тела
Хмельней и сладостней вина!..
Вся жизнь в мгновенье включена,
А полночь тайной мир одела,

Блаженство наше сторожа.
И нет желаниям предела,
И нет безумью рубежа!

Струится свет. Не счесть огней:
Призывы алчные наживы
Сверкают, дерзостны и лживы,
Победней солнца тусклых дней;

А рядом, грозной вестью рока,
В ущельях улиц — сонм теней
Нужды, болезней и порока.

От неги сна в зыбях лагуны,
От женских ласк на берегу,
От вин в притонах я бегу
В пустыню моря: парус шхуны

Кренится, дик валов налет,
И снасти, как тугие струны,
Могучей песней ветер рвет.

Считая гимны веры бредом,
Надменным разумом влеком,
Вчерашней мертвой глины ком
Идет за солнцем знанья следом,

Ища Того, Кто правит всем.
Где Бог? В чем Бог?.. А Он — неведом,
И мир пред гордым пуст и нем.

Один, в волненьи непонятном,
Я злую весть прочесть готов
В укоре вянущих цветов,
В предсмертном вздохе ароматном:

Часы свиданья далеки,
Восторги страсти — в невозвратном,
И хрупки счастья лепестки.

Как древний астролог-халдей
Загадки рока в звездном хоре, —
Так я читаю в каждом взоре
Дела и умыслы людей.

И — горе, горе!.. От тоски я
Стал туч мрачней, снегов седей:
Как гнезда змей сердца людские.

Осенний полдень, зачастую,
Когда хрустальный холод в нем
Пронизан солнечным огнем, —
Похож на чашу золотую,

Рукой прощальной дополна
На светлой тризне налитую
Холодным пламенем вина.