Илья Британ - Богу

Целуешь крест, портрет, икону
Да с Богом споришь день и ночь?
Приносишь жертвы Аполлону
И Время хочешь превозмочь?

Согнув изломанные плечи,
Теперь не тронутый никем,
Погряз в дыму противоречий
Философических систем?

Что проку в этой новой схиме!
Всё — вздор: одуматься пора.
Ей-Богу, право, лучше «шимми»,
Спокойный бридж иль баккара…

Себя над безднами распял ты
И шепчешь жуткие слова,—
Не лучше ль милый берег Ялты
И наша старая Москва…

Я в грёзах мало вижу толку,
А в храмах — сыро и темно:
Глядеть на небо через щёлку.
Поверь, совсем не так умно…

Пиши стихи, мечтай о Боге,
Желай бессмертья (меж могил!), —
Но пусть твои танцуют ноги:
Так Ницше, кажется, учил?

Оставь свои боренья с чортом:
Не ссорься, милый друг, с собой! —
Займись иным — здоровым спортом,
Одев костюмчик голубой.

Уйди из нового затвора,
Оставь леченье, докторов, —
Езжай в Париж: поймешь там скоро,
Что ты, чудак, совсем здоров.

И вместо слов туманно-горних,
И вышибая клином клин,
Ты миру дашь веселый сборник
Огнями блещущих терцин!

На Новый Год, чай, будем вместе? —
Пора домой! — Adieu. Пиши.
Забудь о схиме, о невесте.
Играй. Люби. Танцуй. Греши.

Р. S.
Ах, да… Исполнив долг сыновний
В день годовщины двух смертей,
Вчера был в Иверской часовне
И помолился без затей.

Её там видел: как монашка,
Она глядела из угла…
Ведь ей, конечно, тоже тяжко
«В потёмках призрачного зла»?

Поглядите-ка прямо в лицо мое
Из-под маски своей кружевной:
Вы — чужая, но, словно, знакомая,
Где-то в далях — и рядом со мной.

Тише… Кажется, будто, вальсируя,
Мы исчезнем надзвёздным путём:
Будто жертва далёкому миру я…
Кто вы? Где мы? Куда мы плывём?

Вы мне жизнь или смерть? о, скажите же:
Этот бал, это всё — только бред,
И очнёмся сейчас в Граде-Китеже,
Где сияет немеркнущий свет?..

Иль ошибся? И грёзою жуткою
Сердце бедное снова я сжёг,
И пленился теперь проституткою?
Помоги мне, безжалостный Бог!..

Вальс окончится! — Там за гардиною
Маску холодно снять прикажу
И увижу я сказку любимую
Иль спокойно вас там задушу!..

Быть свободным, словно кречет,
Верить просто — не могу:
Всё всему противоречит
В этом дьявольском кругу.

Всё, что в жизни сберегла ты:
Правда, Бог — больной мираж,
И в тяжелый миг расплаты
Всё с лихвой судьбе отдашь.

И чего ты не имела,
Тоже надо потерять,
Чтоб безропотно и смело
Верить снова, жить опять.

На пути всегда гробница,
Счастлив тот лишь, кто воскрес:
Умирай, чтоб возродиться
На земле, но для небес…

На террасу, где стояли столики,
Где в цимбалы кто-то в красном цокал,
Из гнезда упал вдруг птенчик голенький
И разбился, бедный, насмерть об пол.

Кто-то речь держал о добродетели,
Кто-то звал всех ехать на Таити:
Птенчика, конечно, не заметили.
Я сказал лакею: «Уберите»…

О, мой птенчик, сколько в мире краткого!
Как любовь моя, ты жил немного…
Смерть ко всем приходит одинаково,
Души птичек тоже плачут к Богу.

Ты в гробу. Не слышу голоса, —
Неужели он замолк!
И как ласковые волосы,
Твоего наряда шёлк.

Нет тебя, — молчит Вселенная!
На парче твоей узор,
Словно бабочка нетленная,
Как твой милый-милый взор.

На тебе кольцо знакомое;
Твоя белая фата,
Как безмолвное лицо мое,
Как сгоревшая мечта.

И дрожат струи кадильные,
Как солгавшие слова,
Как любовь моя бессильная… —
Умер я; но ты — жива!..

О, ласковые голуби,
Далекие печали, —
Коль сердце расколола бы,
Тогда б вы увидали,
Какими снами лютыми
Душа моя объята,
И кажется минутами,
Что жизнь ушла куда-то,
Что муку поборала бы
Любовь великой силой,
Но, ласковые голуби,
Не здесь, а за могилой…

Когда все помыслы случайны,
И гаснет пламенная вера,
Беру в немой печали Heine
И раскрываю Romanzero.

Мгновенье — вечность, век — минута,
Слеза смеется, смех — до боли,
И снова верится как будто,
И смысла нет в земной юдоли.

Опять мой светлый храм украшен,
Мечта в молитве заблистала,
И слышу там меж чёрных башен
Бесовский смех и звук хорала…

В горах зелёных тишина:
Так хочется покоя…
Но сердце, как из чугуна
И жуткое такое.

Поля нежней, чем акварель:
Так хочется покоя…
Но сгинул первой ласки хмель,
О, время дорогое!

Молчит небес далёких грань:
Так хочется покоя…
Довольно, думать перестань
Про чёрное былое!

В часовне около икон
Один с моей мольбою…
Церквей неясный перезвон…
Как хочется покоя!..

Кто там так зорко сторожит
Брунгильды каменное ложе? —
Ужели вновь пришёл Зигфрид,
Но там найти её не может?

О, как ревниво стерегу
Тобой покинутое ложе:
Вернуть тебя я не могу,
И злая скорбь мне душу гложет…

Сегодня ночью, ночью долгой
Мне снились юные года.
Зеленой лентою над Волгой
Вдаль уходили города.

Шумели пристани, и с горок
Змеились легкие мостки;
А жаркий день навеял морок
На эти рыжие пески.

Гудок — то грозный, то плакучий.
Простор. Кружится голова.
А там, беснуясь, злые тучи
Закрыли тенью острова.

Чу, где-то песня… О, затоны,
Где пахнут светлые костры,
Где я, без памяти влюбленный,
Бродил до утренней поры…

Мы в лодке. Счастье — миг единый:
Ты вновь печальна, я суров.
А тут же рокот соловьиный
С далёких спящих берегов…

Зима. На тройке. Петь охота!
Шалит бубенчик. Ночь светла.
Толчок, и лихо гикнул кто-то.
И мчатся кони, как стрела.

Весна. Сорвав с себя покровы,
Река проснулась. Дождь. Гроза.
Но что сулит мне праздник новый?
И я смотрю тебе в глаза…