Роберт Рождественский - Семь поэм

Нас у Москвы очень много,
много нас у Москвы!
Мы
  со столицей на равных,
мы для нее – свои!
В креслах
     башенных кранов
и на постах ГАИ.
В гордых
     концертных залах,
в шахтах
и облаках.
На производстве –
         в самых
невероятных
цехах!
Мы
этот город
ставим!
Славу его
     творим.
Памятью
обрастаем.
С космосом
      говорим.
В каждую мелочь
        вникаем.
Все измеряем
трудом…

Может быть,
      не о каждом
люди
вспомнят потом.
Может,
не всем воздастся…

Сгорбившись
      от потерь,
мы создаем
Государство
неравнодушных
        людей!
Долгою будет
дорога.
Крупною будет
цена…

Нас у Москвы
       очень много.
А Москва у нас –
одна.

Мы –
  жители Земли –
          богатыри.
Бессменно
от зари и до зари,
зимой и летом,
в полднях и в ночах
мы тащим тяжесть
         на своих плечах…
Несем мы груз
промчавшихся годов,
пустых надежд
        и долгих холодов,
отметины
     от чьих-то губ
            и рук,
нелепых ссор,
бессмысленных разлук,
случайных дружб
и неслучайных встреч.
Все это так,
да не об этом
       речь!
Привычный груз
        не весит ничего…

Но,
не считая этого всего,
любой из нас
несет пятнадцать тонн!..

Наверно,
    вы не знаете о том?
Наверно,
    вам приятно жить в тепле?..

А между тем
на маленькой
       Земле
накоплено
так много
      разных бомб,
что, сколько их,
не знает даже бог!..

Пока что эти бомбы
          мирно спят.
И может,
     было б незачем опять
о бомбах
вспоминать и говорить…
Но если только
        взять
            и разделить
взрывчатку,
запрессованную в них,
на всех людей –
        здоровых и больных,
слепых и зрячих,
старцев и юнцов,
на гениев,
     трудяг
        и подлецов,
на всех – без исключения –
             людей
в их первый день
и в их последний день,
живущих
     в прокопченных городах,
копающихся
      в собственных садах,
на всех людей! –
и посчитать потом,
на каждом будет
        по пятнадцать тонн!

Живем мы.
И несет любой из нас
пятнадцать тонн взрывчатки.
Про запас…

Светло смеется женщина в гостях.
Грустит в холодном доме
            холостяк.
Рыбак
    по речке спиннингом стегнул.
Матрос
    за стойкой кабака
        уснул.
Пилот мурлычет
        в небе голубом.
Пятнадцать тонн на каждом!
На любом!..
Плисецкая
      танцует вечный
              вальс.
Богатыри!
Я уважаю
вас…

Охотник
    пробирается тайгой.
Шериф
    бездумно смотрит на огонь.
Студент готовится
         спихнуть зачет.
Хозяйка
    пудинг яблочный печет.
Рокочет на эстраде
          баритон.
На каждом из живых –
пятнадцать тонн!..

Прыгун дрожит
        не потому, что трус:
«Как вознести над планкой
этот груз?!.»
Старик
    несет из булочной батон
в авоське.
И свои пятнадцать тонн
он тащит за плечами,
          как рюкзак.
И дым усталости в его глазах…
Без отдыха
      работает роддом.
Смешное,
слабенькое существо
едва рождается,
        а для него
уже припасено
пятнадцать тонн.
Пятнадцать тонн
        на слабеньких плечах!
Вот почему
все дети
    так кричат…

…Сквозь смех и боль,
          сквозь суету и сон
мы эту ношу
медленно
несем.
Ей подставляем
        плечи и горбы,
влачим ее по жизни,
как рабы!
Ее не сбросить,
        в землю не зарыть.
не утопить,
врагу не подарить…

А ноша эта –
      черт ее возьми! –
придумана и создана
людьми!
Людьми самими
        произведена.
В секретные бумаги
          внесена.
Нацелена
и взвешена уже…

Ну как теперь?
Живет у вас в душе
надежда
     этот шар земной
              спасти?..

Шлагбаумом,
застывшим на пути, –
протянутая
      детская рука.
Взрывчатки – вдоволь.
Хлеба –
ни куска.
Взрывчатки – вдоволь.
          По пятнадцать тонн…

Земля
утробный исторгает стон!
Ей хочется
      забыться поскорей.
Ей страшно
за своих
    богатырей!..
Пока –
пятнадцать тонн.
А завтра –
     что?
А через десять лет?
А через сто?
Пусть даже без войны,
           без взрывов пусть…

Богатыри, да разве это –
            путь?!.

…И снова ночь
        висит над головой.
Бездонная,
как склад пороховой.

Для сердца
      любая окраина –
              близко.
Границей
очерчена наша Земля.
Но в каждом селенье
           стоят
              обелиски.
похожие чем-то
на башни
Кремля…
Стоят обелиски
        над памятью вечной,
над вдовьей тоской
да над темной водой
с такой же звездою
          пятиконечной,
с такой же
      спокойной и светлой
                звездой.
С такой же,
которая так же
        алеет,
которую так же
        боятся враги…

Солдаты
сменяются
у Мавзолея,
раздольно и мощно
          чеканят шаги!..

Я слышу:
звучат
    неумолчные гимны.
Я вижу:
под гроздьями облаков,
летящих над миром,
до каждой
      могилы
от Спасских ворот –
двести десять шагов!
До каждой!
Пусть маленькой,
         пусть безымянной.
До каждой!
Которую помнит
        народ.

По чащам лесным,
         по траве непримятой
проторены тропки
от Спасских
ворот…
Сквозь зимние вьюги
          и вешние гулы,
под пристальным взглядом
живущих людей
идут
   караулы,
встают
    караулы
у памятников
посреди площадей!
У скорбных надгробий
          встают, бронзовея,
И бронза
становится цветом лица…

Есть память,
       которой не будет забвенья.
И слава,
которой не будет конца.

Пока эта пуля летела в него…
– Ты о чем?!.
Он умер
    в больнице.
И все это было
не вдруг.
Почти что за месяц
         мы знали,
              что он – обречен…
Ты помнишь,
как плакал в пустом кабинете
              хирург?!
«Какой человек умирает!
Какой человек!..»
Поэт хирургии
       полсуток стоял у стола.
Хотел опровергнуть прогнозы.
И –
  не опроверг.
Там не было
пули…