Рита Волкова - Мальчик

Книжный шкаф.
Боже мой, сколько интересного
стоит на его пыльных полках!
Книги в разноцветных
узорных переплетах
для меня пока делятся
на «сказки» и «несказки».
Твой отец лежит на старом диване
и читает для меня сказки.
Мне очень хочется,
чтобы он почитал еще!
У него от усталости слезятся глаза,
он протирает очки
в роговой оправе
полой клетчатой рубашки.
– Ольга! Ну хватит мучить деда!
Он устал, а тебе пора спать! —
вступается за него мама.
– Ну еще одну сказочку на ночь! —
начинаю канючить я.
А еще я прошу деда
нарисовать мне что-нибудь.
Он берет ручку
и рисует «оловянных солдатиков».
Я так не умею,
у меня выходят одни каляки-маляки.
Иногда он учит меня игре в шахматы,
хотя мама говорит,
что в них играют
только взрослые дяденьки!
А мне забавно:
вот король, вот королева,
вот офицеры,
лошади, пушки… солдатики!
Все как в настоящей войнушке
у мальчишек!
А по телевизору другая война:
Влад Листьев.
Поцелуй в лоб контрольно.
Стоп-кадр: пешка утеряна
в лабиринте батареи
центрального отопления.

Еще не закончилась эра
«голубых» экранов,
социалистически
бумажно-красных гвоздик,
искусственных елок
с пластмассовыми овощами
и космонавтами на ветках,
сервантов с посудой из ГДР
в нежно-августовские астры,
люстр с «сосульками»,
с салатно-зелеными коробочками
выключателей.
Думаете, что за бред?
А это целая эпоха бредовой мысли!
Фаянсовые фигурки —
тогда для меня просто
красивые игрушки,
но, как оказалось,
они довольно хрупкие.
Я грохнула одну из них,
а она оказалась из мела.
Все думали, что это фаянс,
а она была сделана из мела!
Склянки с мамиными духами.
Еще тогда, в детстве,
я питала страсть к французским духам!
Я любила выпускать
из этих флаконов
ароматных «джиннов»,
а открывая, случайно проливала.
Благоухающие капли
предательски расползались
по полировке шкафа и по паркету,
оставляя удушливо липкие следы.
– Fidgi [2] Духи Fidgi Guy Laroche выпущены в 1966 году парфюмером Жозефиной Катапано. ! —
узнавала по следам мама
– Только не Ispahan [3] Духи Ispahan Yves Rocher выпущены в 1977 году. ! —
сокрушалась она.
– Ольга! —
кричит мама в праведном гневе.
– Мама, я пробую мир на вкус! —
оправдываюсь я.

Вот в глубине
этого «сундука с сокровищами»
я и обнаруживаю
твой блокнот с терракотовой обложкой,
если перелистать странички
на максимальной скорости —
мышка Микки побежит
за мышкой Минни,
но не это
привлекло мой детский ум.
«Кто-то кого-то
кем-то как-то куда-то…
Мир на вкус волокнист,
как сладкая вата…
Я надеваю шинель
погибшего брата…» [4] Из стихотворения «Ракенрол» Яшки Казановой.
Я плыву по волнам
твоих строк и строф!
Я читаю твой дневник…

Манечка Громова —
моя любимая нянюшка.
Была она из семьи
так называемых «раскулаченных».
Соседи бросали косые взгляды.
– Кулаки! – кричали им вслед.
Манечка испуганно озиралась на мать:
«Что же они им такое сделали?»
Ставни заколотили гвоздями,
со двора увели всю скотину.
Особенно больно
было смотреть на животину,
когда гнали колхозное стадо
мимо родных ворот.
Коровушки рвались домой
и получали от пастухов порцию кнутом.
Василиса – её мать – красивая
и статная женщина умерла,
когда Манечке было лет восемь,
говорят, сердце
не выдержало такого горя.
Старухи судачили наперебой.
– Я ей кричу, надевай всю одёжу на себя!
А Васёна-то стоит
ни жива, ни мертва, как сажа бела,
онемела, голубушка,
язык отнялся совсем! – начала было баба Фима.
– Так и помёрла в пути в Сызране! —
продолжила баба Сима.
– Ой, во чужой стороне
у чужих людей, ой! – заголосила первая.
– Да не причитай ты, дура-баба! —
огрызнулась вторая.
– Ой!.. – отозвалась Серафима.
– А где Степан-то был? – вдруг спросила Евсимия.
– Незнамо где! Неведомо!
Да, и здесь он не кажется!
За Манькой-то Суклетинья смотрит, —
отвечает баба Фима.
– Да не за Манькой, а Манька за Марусей ходит,
нянькаеться! – разъясняет другая бабка.
– А вчерась у Дуньки Манька полы мыла! —
припоминает Серафима.
Степан – ее отец – занялся подработками
и был в вечных разъездах,
потом сбедил где-то ногу
и она запылала «антоновым огнем».
Тот «огонь» и погубил его.
Он не дал врачам отнять конечность.
Манечку взяла к себе
на воспитание тетка.
Та помогала родственнице
по домашнему хозяйству
и няньчилась с ее маленькой дочкой.
– За Марусей ходила,
доченькой ихней, вроде как нянька.
Полы мыла.
Косорезом сначала скребла,
потом полоскала тремя водами.
Сижу, реву,
слезы с лица полушалком утираю! —
пускалась в рассказы Манечка.
Потом, с достижением совершеннолетия
и до пенсии, она работала в колхозе.
Тяжело было видеть
в колхозных оглоблях животину,
которая содержалась
в их родном доме.
– Узнала я «своего» рысака,
своего Соколика!
Понурый, с седой гривой,
стоял он, привязанный к столбу,
и жевал узду, —
говорила она,
а по щекам текли скорые слезы.
В матушкиных нарядах
расхаживали жены начальства.
– Таких шелковых кофт,
шерстяных юбок,
кружевных сарафанов
и цветных полушалков
не было ни у кого в округе!
Господь все видел!
Как эта «одёжа»
не сожрала этих паскуд? —
негодовала порой нянюшка.
К нам в дом
Манечка попала по совету
хорошей знакомой
в качестве няни для меня
и моей младшей сестренки.
Я любил слушать ее рассказы
про «то время»
еще при том «горошенном» царе.
Нянюшка дарила свою любовь,
заботу и ласку нам и…
кошкам, которых,
шибко осерчав,
называла «полосатыми чертями».

Еще нянюшка рассказывала
про свою сельскую жизнь.
По вечерам
она, бывало,
сидела с прялкой на завалинке.
В летнем, еще не остывшем от зноя воздухе
кружилась мошкара,
на окне «кудрявилась»
розовая герань,
приходила кошка
и терлась о ноги
своей мягкой шерсткой.
Иногда наведывалась подруга Дунька.
– Красивая, как пасхальное яичко! —
смеялась Манечка.
Девушка была видной, но неграмотной.
Она считала, что «маленькие книги» —
так в народе называли письма —
пишут только «князья»,
и вместо подписи в «бюллетене»
ставила крестик.
Когда становилось тошно
Манечка затягивала
старинную русскую песню:

Ты святая Варвара, молю я тябе.
Ты нявеста Христова, услышь ты мяне.
У делах моих блудных мяне обличи.
И молиться ты Богу мяне научи.
Научи ты молиться, избавь от сеты.
И любить мне Бога, как любила ты.
За Яго страдания, за Яго любовь
Ты терпела муки, проливала кровь.
Диаскор в то время правителем был.
Он святую веру страшно не любил.
За купца хотел ён Ваврвару отдать.
Если нет, то дочь свою на муки отдать.
Варвара сказала на яго вопрос:
Мне никто не надо, только свят Христос.
Он Создатель мира, Царь Он и Отец.
Он мне даст нябеснай нятлённый вянец.
Лишь Святую Троицу чту отныне я.
И к зямному счастью непричастна я.
Отец Диаскор жа тут от зла задрожал.
Святую Варвару на муки отдал.
Воловьими жилами раны выбивал.
И жесткаю шерстью кровь он вытирал.
Варвара тярпела и молила Христа,
Чтоб Ён дал тярпения тярпеть до конца.
Варвара охотно в тямницу пошла.
Скоро утяшение в тямнице нашла.
Христос своим светом ее озарил.
Кровавые раны тотчас исцалил.
За её страдания, за её любовь.» [5] Старинная песня «Ты святая Варвара, молю я тябе», последнее упоминание – в исполнении Ольги Трушиной.