Сергей Надеев - Игры на воздухе

И то, что было прожито, и то,
Что проживём, переживём, осмыслим —
Мы Родиной отныне назовём —

…и лес, и звон на птичьем коромысле.

В селе с названием «Кайсацкое»
Ты занят стрижкою овец.

…Бредёшь в степи походкой штатскою
И след от ножничных колец
Тревожит, вроде обручального…
А степь сжигает на ветру
Полотна неба цвета сального.
Раскаянье придёт к утру.

Как славно
душу наболевшую,
Ступая в ржавых сапогах,
Нести травой перегоревшею
И гарь услышать на губах!
И помнить кожею и жилами
Овец худые рамена,
Как отводил кривыми вилами
Ручьи горячего руна.

О, представлял ли эти мутные
И студенистые пласты
В отдохновения минутные
Тем золотом, что жгло персты?
Об этом ли мечта итакова?..
Но жижа свищет сквозь настил,
И овцы плачут одинаково,
Лишённые руна и сил.

Всем телом вздрагивают изредка.
…Переступая тяжело,
Июнь качает – вроде призрака —
В огнях и мареве село.
И утихает над кошарами
Волна обид сама собой,

И овцы, связанные парами,
Жуют губами вразнобой.

А ты – бредёшь путём дымящимся,
Рубаху стаскиваешь прочь,
Овечьим мускусом слоящимся
Царапая степную ночь.
А после, у канала мёртвого,
Лежишь, одетый в небеса,
И слушаешь до полчетвёртого
Гребцов ахейских голоса…

По Успенской дороге – мы слышали – песню запели.

Косари возвращались? Или несколько баб, побросав
В колее телогрейки, дремали на жёсткой постели
И нестройно бубнили жестокий житейский устав?

Мы подкрались к опушке.
И там – за дорогой – на поле
Мы увидели тощих большеротых расслабленных баб
Да задохшийся трактор над кучей сиреневой соли,
Мужика на пригорке и скудный обеденный скарб.

Ветер спутал траву, и обрывки газетной обёртки
Разлетелись по полю. Ковыляли грачи в борозде
И косились на мятые вёдра, на жёсткие корки,
И не слушали плач, словно он – одинаков везде.

Кто-то слово забыл, и разлаженный хор – оборвался.
Солнце било безжалостно в чёрные скаты колёс.
Конопатый мужик – словно воин во ржи – разметался
И лениво бранился на жёлтые столбики ос.

Попримолкла Россия, с холмов обезлюдевших схлынув,
Зеленея под ряской, во рвах застоялась вода;
Исхудала земля, только ветер ерошит крушину
Да неброско цветёт, выбегая на топь, череда…

Созревает июль, махаон шелестит на булавке;
Выступает роса и к земле пригибает плоды.
– Б удет, будет лежать, о сластёна в худой безрукавке,
Ежевичный король, горячильщик озёрной воды!

О тросли у сверчков долгожданные певчие крылья.
То-то им щекотно! В травянистых покоях твоих
Р азгулялась всерьёз легкокрылых существ камарилья,
Лепестками соря, как ты будешь сердиться на них!

И расстроимся мы, что пора комаров и малины.
Августин свиристит и бредёт по горячей пыли.
С ено бабы гребут, по глаза повязали холстины.
Ночники шелестят и слагают цветные картины.

… А Июль нахлобучил фуражку и где-то маячит вдали.

О лето из трёх лепестков
На сломе шмелиного вдоха!
О лето из сети подвохов
В куртинах размашистых мхов!

Странгалия мне принесёт
На брачных чешуйках хитина
Озёрную влажную глину
Да зной перегретых болот.

В стреканья стрекозьих утех
Вмешается траурниц вылет.
Их тёмные меты на крыльях
Лапландец прочтёт нараспев.

О, как мне тебя провести
Напевами разноголосиц,
Тенистой тропой сенокосиц,
Застывших, суставы скрестив?

Я буду стараться, а ты —
По лёту хитиновой касты
Гадай на столетья и властвуй
Вокалом воды и слюды!

Элегической грустью по выпавшей влаге ведомы,
Утопая по локоть в абзацах прочитанных книг,
Мы с тобой горячимся, листая цветные альбомы,
И никак не решим – доказательства наши весомы! —
Кто же первый из нас пауков и стрекоз ученик.

Я тебе говорю: «Посмотри на покров крестоносца,
На прозрачное тельце внутри нитяных гамаков…»
Ты в ответ возражаешь, что в грузных пареньях колодца
Погибают цикады, бессильные с солнцем бороться,
«Запуская в траву парой пыльных своих башмаков».

«Созревают плоды…» – «Нет, плоды – под дождём опадают…»;
«Только минул июль…» – «Вот уж август в плаще из теней…»;
«Нас разлука гнетёт…» – «Нам разлука – мечты окрыляет
И для будущей встречи печёт на золе караваи
Из крутого замеса невстреч, недошедших вестей!..»

Ну да полно, Светлана! – тебе оставляю журчалок
Да холодные перья ведущих дожди облаков,
И страду косарей, и «желтеющих нив покрывало»,
Государственных ос костяное безумное жало —
Всю грамматику Фабра в пятьсот муравьиных томов!

Мы вышли к озеру.
И резко
Повеяло, как сквозняком,
И вздрогнул лес, как занавеска,
Повисшая над косяком.

И большего – не разглядели…
Но что скрывается вдали? —
Не прошлое же, в самом деле,
Которого не обрели!

Отчётливы и одиноки,
Покачиваясь, как во сне,
Текут воздушные потоки
Сквозь лес, недвижный в стороне.

И нам, наверное, – туда же
Брести по сумрачным холмам,
Куда и жизнь течёт, и даже
Относит дым по берегам.

Туда, куда полоска света
Подсунута… —
За эту дверь
Заглядывать – дурная мета.
Или смертельная, поверь.

Постоялец поднимется в десять.
И уляжется в час рыболова.
Понапрасну не выронит слова.
Предварительно каждое взвесит.

Он глядит в слюдяное оконце
На короткую грядку укропа,
В чайной чашке елозит по донцу,
Подбирая потёки сиропа.

Потолочная прелая балка
Осыпает чаинки распада,
И скрипят, словно ось катафалка,
Восемь крон госпитального сада.

Кто-то бродит на мягких подошвах
По периметру дачного лета,
И сияет осенняя прошва
В безутешных балладах поэта.