Сергей Надеев - Игры на воздухе

Когда светило гаснет где-то —
За сто шагов не одолеть
Куртины скошенного света,
Уже остывшего на треть.

И над остуженной равниной
Перетекает полынья
Не то тоски неодолимой,
Не то ушедшего огня.

И тень, отброшенная нами,
Не след ли совести извне
В ненаделённой именами
Однообразной вышине?

Чем выше в гору – тем просторней
И тяжелее говорить…
Да воспылает воздух горний!
Да нас ему не укорить!..

Побросали лёгкую одежду,
В воду погрузились неспеша,
И сновали рыбьи тени между
Смуглых икр, порывисто дыша.

Лёгкий свет позванивал над плёсом.
Или просто с берега влекло
Запах непросушенного тёса,
Лодок перевёрнутых тепло?

Ночь поверх – ворочалась, скрипела,
Дизелем топталась на мели,
А внизу – лилась, сияла, пела.
И в восторге обмирало тело.
Фонари маячили вдали.

Бродить по лету, нахлобучив
Фуражку лёгкого сукна,
И, самому себе наскучив,
Упасть в траву, как в рощу сна.

А там – вращаются химеры
Косноязыким косяком
И подтверждаются примеры,
Что мир – двулик и насеком.

Вскарабкавшись по мятой тулье,
Кузнечик держит – рамкой вниз —
Раскачиваясь, как на стуле,
Погод пружинный механизм.

В карманах шарить – не отыщем
Трёхгранный ключик заводной,
Он – у жука за голенищем,
Вразмах таранящего зной.

А жук – мелькнул за мочажины…
И никому не завести
Небес ослабшие пружины,
Играя ключиком в горсти.

Ну вот и лето отсветалось —
Простим ему неологизм.
Кузнечик скачет и усталость
Заводит, словно механизм.

Звенящая звезда, в косую сажень лето,
Немного облаков, и боле – не проси:
Достаточно щедрот, остановись на этом.
А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.

В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут
Беззвучно опадать усталые плоды.
И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,
И по щекам пройдут чуть влажные следы.

Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;
В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,
Как жили, что во сне, и спать ложились рано,
Вписав поспешность дня в подшивку дневников.

Не помяни судьбы со зла и суетливо
За щедрости её на признаки беды!
Прикрутим фитили, просыплем нá пол сливы
И вслушаемся в сад, теряющий плоды…

Как тебе подойдут огранённые лунные блики!
По ключицам скользнут, образуя крутой полукруг,
И кувшинчики света в обвязке невидимой нити
Отзовутся, рассыпав сухой костяной перестук.

Прошумит над землёй грузных птиц гомонящая стая.
И студёная ночь упокоит летучий отряд.
И невольно отметишь, рассеянно книгу листая,
Что июль – на излёте, помалу растратив заряд.

Кто из нас дорожил ежедневным назойливым чудом
Из распахнутых рам выпускать зазевавшихся ос?
– Помни, помни меня в этом душном своём ниоткуда,
Где колышутся воды и тает за дымкою плёс…

Ненасытная ночь отсекает стеклянное стремя.
И уже не уйти по планете угасших болот.
На проворных ветвях каждый лист – как трёхпалое знамя,
Как военные стяги разбитых полков.

То-то горько в крови, то-то поло пространство меж нами —
Будто мы полегли, а не серые стебли травы.
Бьются капли о скат и рождается время меж ними
И течёт по стеклу наподобье воды.

В эту пору не жди ни опеки, ни спешки.
С подоконника льёт. Тянет влагой и тьмою.
А там —
Натыкаясь на листья, рождаются шумы и вспышки
И полотнища лупят, и дождь по пустым кузовам.

1

До света заставили днища углами корзин,
В глухих свитерах развернули тяжёлые плечи,
Колени сковали резиной. С замедленной речью
Разлили по лампам ночным жестяной керосин.

Пропахла осокой и жестью вода в берегах.
А жёны крестили, губу закусив, аргонавтов,
Детей целовали. И был поцелуй одинаков
С рыданьями, горечью в замкнутых скорбью губах.

И жёны молчали в холщовых нарядах ночных,
Крест-накрест к груди прижимали озябшие кисти,
Белели в сенях и безмолвно прощали. И листья
Роняли деревья в дверные проёмы на них.

2

До утра, раздирая ладони, кочевали по рыбьим кругам.
И уключины медленным звоном подавали известия рыбам.
А язи уходили неслышно по засыпанным илом пескам
И попутно пугали личинок, чтобы бег не казался постыдным.

А когда на озёрах раскрыли, разобрали тяжёлую сеть
И залили вином шаровары из гремучей брезентовой кожи —
Перестали язи торопиться и болотные птицы скрипеть,
И развёл молодой доломедес в черепушке мучнистые дрожжи.

Пожимала округа плечами: что за выдумки, что за смешки? —
В этот час не родиться подёнке и странгалии не возвратиться
Из лугов к золотым эпифитам. Но плескал доломедес в ковши,
А затем на холодную воду обернул черешком остролиста!

Застилая глаза и жужжала, восходил по осоке туман.
Потонули угрозы ктырей и несложные вздохи стрекозьи.
И от правого борта не видно конца кормового весла,
А от левого борта не видно – ни весла, ни креста, ни погоста…

3

О, замедлено время, как частые выдохи рыбьи!
И теряются сроки, и пальцы дымятся, и спины.
Кто вы, юноши, в царстве стрекоз и хитина,
Вычитальщики снов, выкликальщики ветра и ливня?

– Бузотёры, хлебнувшие ночи, не знавшие воли!
Вы опять приложились к бездонным бидонам разлуки
И весла древесину зажали в ладонях до боли,
И уключины полны густых металлических звуков.

Вы прощупали дно и развесили жадные снасти.
Вы рыданьями рыб наслаждаетесь, точно игрою,
Медноскулые юноши, полные смеха и страсти.
– О, легки ваши жесты забавы над сонной водою!

И, резиновой поступью меря пространство от борта,
Вы заносите гибкое тело над плотью болота
И, смеясь, второпях, вырываете рыбьи аорты!
И горит чешуя на брезенте, как медные соты.

4

А в это время всё преображалось. —
На плоском дне в картонных рачьих юртах
Рождались вздохи, шорохи, движенья,
Мутили воду жирным прахом ила.