Леонид Оливсон - Я родом из Уланского подворья

В амбаре на полу их побросали, изможденных,
И надписью с издевкою «Арбайтер» заклейменных,
В Германию везли их с конвоем из собак,
Где ад, где надо выжить, бежать на буерак.

Они приехали в Германию куда-то,
Где гнезда временные для таких когда-то свили.
Быть может, своими возведены когда-то.
Кто строил – их, конечно, позже, точно умертвили.

Был лагерь обнесен железом проводов двукратным.
Четыре вышки с часовыми по краям.
Казалось, о побегах мысли пленных все напрасны…
Все это было свойственно всем концлагерям.

Работать заставляли, издеваясь много,
Прикладом и кнутом их били, босоногих.
Но каждый чуял и не терял надежд своим нутром:
Он убежит, конечно, и годы плена будут сном.

И был «базарный» случай там – две украинки
Их немцам решили заложить, что в лагере есть жид.
И за награду бля… и в хлебных две буханки
Пошли о Мише и друге Жене немцам доложить.

«Мы знаем точно, герр майор, среди рабочих ваших
Имеется еврей, мы вам его покажем.
И друга, что не выдает его, как стража,
А мы желаем иметь награду за них, лукавых».

И Женя другу рассказал про то, что он услышал.
И в баке мусорном им удалось укрыться.
И сколько раз пришлось им быть в таких корытцах…
Облава кончилась, их не нашли в возне вандалы.

И было случаев у них таких немало.
Порою ноги выручали от печалей,
Пришлось побегать им не раз; они уж не дремали.
И так четыре места лагерей они сменяли.

Конечно, где-то их в окрестностях ловили,
Наказывали карцером, избив до полусмерти.
Прогневавшись, не раз собаками травили —
Все было в той страшной нечеловечной круговерти.

Конец этой войны неумолимо приближался.
Готовил лагерь победителям свои «подарки».
И для рабочих-пленных стало просто ясно,
Что немцы задержались здесь и не напрасно.

Они спешили построить из железа бункера:
Рассчитывали сделать твердую преграду.
Они сочли возможным пустить все силы и средства,
Чтоб сделать русским наступающим засаду.

Как только завершили пленные постройку,
От места стройки пленных отвели они командой
И рыть траншеи повели их, рваных ободранцев.
Конец уж близок, поняли – как пела сойка.

В последний раз они стоят все рядом вместе,
Намаявшись от безотрадного тяжкого труда.
Сейчас бы отдохнуть и водки грамм по двести…
Но милости не ждут подобной; не будет от врага.

Приказ расстрела перед строем их скоро умертвит.
Вот ружья немцев пригибаются, как стебли.
А вот команда «shооt» по-русски значит «пли».
Шанс малый, хлипкий, чтобы спастись, но каждый ли бежит?

Он, между прочим, был когда-то хороший футболист.
Он убегает в глазах у фрицев полунаг.
Встает, бежит, упал, недвижим, к сухой земле прилип
И снова вправо-влево, вниз-вверх, еще зигзаг.

Земля так манит, он оказался у кустов.
Уже за ними не видно точно беглецов.
Пальба в погоне немцев затихает постепенно,
Он падает возле куста – уставший, дерзновенный.

Но что случилось: не видит Жени он вокруг!
Ведь он бежал с ним рядом какое-то мгновение.
Неужто это было у Миши сновидение?
Быть может, где-то близко он, ранен детства друг?

Но Миша не убит, он в беге этом поднаторел.