Леонид Оливсон - Я родом из Уланского подворья

Ей муж прислал свои карманные часы.
Четыре месяца нет писем от него.
Он знал – конечно же, не будешь ими сыт,
Но понимал: в войну товар сей ходовой.

Он послан тайно был в глубокий тыл врага,
Не знал наверняка, он выживет иль нет.
Вещь ценная, и можно выручить деньгу.
А не продаст, так память будет много лет.

Семья была отправлена на юг страны
Последним эшелоном в отступлении.
Здесь тоже не было привычной тишины:
Она одна с мальчишкой в поселении.

И думы мучают ее: а жив ли муж?
Она, увидев приезжающих с фронтов,
Встречает их с одним вопросом: «Как роднуш?»
Найти у них пытаясь мужниных следов.

Ее пытаются утешить: «Будет весть!»
Соседкам часто приходят похоронки.
Как трудно, горько ожиданье это несть…
Она им верит, молясь в углу иконке.

Как много тех – их, кто веровал: придет он.
И эта вера помогала выживать.
Их согревал, прибывших в отпуск, эшелон,
Кто им рассказывал, как вышел из засад.

Такая ложь порою помогала им.
Никто не ведает, кому что суждено.
Огонь надежды в лучшее неугасим.
Тогда же верили тому, кто колченог.

Война всегда была решеньем
Вопросов спорных на Земле.
И совершались прегрешенья,
Кто проиграл – был в кабале.

И люд простой, не понимая,
За что он проливает кровь,
Ружье борьбы не разжимая,
Стоял и к смерти был готов.

И шли века, и все сильнее
Оружий становился гул.
И сила древняя бледнеет
Пред страшной мощью новых гунн.

Последняя война не знала
Таких примеров до сих пор.
Четыре года до финала
Гнездил судеб людей топор.

Далась победа нелегко нам,
Фашист нас стольких загубил.
Мы помним всех их поименно.
Им слава – тем, кто победил.

Припев:
Копье ( свинец ) пронзивших сердце
Уводит нас в небытие.
Открыта в бездну смерти дверца,
И жизнь становится быльем.

В местах тех гробовая тишина.
Ночами освещает их луна.
На плитах там начертаны слова —
Фамилии героев, имена.

Должны гордиться ими мы всегда,
Ведь эти люди брали города
И делали все это, не щадя
Ни сил, ни своих лет, ни живота.

Такая вот досталась им судьба.
Их жизнь была порой так коротка.
Работа их была – с врагом борьба.
За это будем чтить их на века.

Не должны мы подвергнуть забвенью
Жизни тех, кого с нами уж нету.
Они в памяти нашей нетленны.
Мы должны быть верны их заветам.

Всем помнится то время – сорок четвертый, труднейший год.
Один из славных, громких, из завершающих годов войны.
В Подольске был организован целый юный школы взвод
Из женщин-снайперов, что из округи, что были так нужны.

Ей было, может быть, всего неполных восемнадцать лет.
Она пришла бегом, узнав об этом, в ближний военкомат
И добровольно, как патриот, не имея партбилет,
Явилась на призыв как нужный Родине будущий солдат.

Она все помнит хорошо, – как их в баню снарядили,
Как по дороге девочки свое всем бедным раздавали.
Как люди встречные ( ведь было очень тяжело ) все брали.
Каким было смешное – белье мужское, чем их снабдили.

Каким был трудным, жестким ежедневный распорядок дня,
Какие тренировки у них были при любой погоде
И как под проволокой по-пластунски ползали не зря,
К тому же и стрелять она набила руку вскоре вроде.

А в ноябре уже фашистам нанесла большой урон.
И дальше было так: использовала каждый свой патрон,
И с снайпером немецким недолго и мудро состязалась,
И победительницей с ним в споре, конечно ж, оказалась.

И далее на запад ее было направление,
И маршал Жуков принял дерзкое не зря решение:
Взять быстро штурмом знаменитый город – укрепленный Хейльсберг.
И крепость взяли, но от усталости валились прямо в снег.

И от усталости, жестокого недосыпания
Она, как сноп, свалилась часом позже без сознания.
И тело было налито тяжелым как будто бы свинцом.
Подружки взяли ее под руки и дале… брели втроем.

Ей вспомнился великий бой на том участке обороны,
Где девять дней в сплошном кольце пришлось всей группе пребывать,
И несколько атак на дню им приходилось отбивать.
Перед прорывом на душу осталось лишь по два патрона.

То был тогда неописуемый картиной кромешный ад,
И абсолютно все их уцелевшие пришли в окопы,
Ведь снайпер, как не говори, сверхценный тоже был солдат —
Особый, дерзкий, умный, юный, что был призван для охоты.

Когда же наконец-то прорвали немцев оцепление
И продолжали быстротечно местами наступление,
В строю осталось боевых единиц совсем немного.
Так подзабрала людей до логова врага дорога.

Смерть много раз ее в местечках разных подстерегала.
Но иль божества везение, иль счастливая случайность
Ее спасали – ведь одно ранение уже было,
И подлечившись, наскоро попала снова в другую часть.

Однако в новой части ежеминутно трудно было ей:
Она средь мужиков, истосковавшихся до баб, была,
Где грубияну хлесткую пощечину рукой дала
Тому мерзавцу, кто нахамил о бабьих прелестях у ней.

До августа после войны она до дома добиралась.
И было ей тогда всего лишь девятнадцать женских лет.
Для девушки такой, казалось бы, пришел уже рассвет.
Но память о войне в ее душе на много лет осталась.

Живу я на девятом этаже,
А из окон моих красивый вид на мост.
Хоть я совсем не молода уже,
Но вечерами там я занимаю пост.

Я из окон смотрю на этот мост —
Он не разводится в ночь, как в Ленинграде.
Он в жизнь мою лихую много внес.
Мы в безвременьи тогда несли утраты.