Константин Кадаш - Добра книга

Тем замыкалась паутина тела:
Вспышкой из точки – нестерпимо белой.

глаза человека открыты всякому наблюдению.
техники сакрального знания складывают механизмы
медитативного природоведения,
живущего грядущими катарсисом и катаклизмами.

с закрытыми глазами стоим меж двух монолитов веры.
с одной стороны – жрецы традиций, дающих счастье избранным,
отмеченным искрой некротких богов, питающих могущество бедами,
раскинувшими щупальца от патриархального авраамизма до капитализма.

с другой – иллюзорники так приходящего всячества,
вгрызающиеся в гранит себя-отрицания
и свойств человечьих равного качества,
так же зависимых от невольничего камлания.

в каждой неволи просеяны зерна скудоумия и здравого смысла,
как приманка для разума, в системности уличенного.
так сотни и сотни лишенных самоцельности мысли
в лабиринты контроля безвыходно завлечены.

жрецы и правительства, реакции фюреры и революций дуче
сладкими голосами бредят с идеологий навозной кучи.
складывают системы, задают им правила, вожделея власти.
и никогда не выходя за пределы куцей целого части.

с глазами закрытыми: а над головой разбросалась бездна
сигналами с дальних и ближних концов вселенной полна,
идущих от разума к разуму, из сердца – к сердцу,
в обход лабиринта, воспаряя над атмосферами и достигая любого дна.

И я, мигающий, что остров,
К пришествию белых китов
Выкладываю свой апостроф
На нервов оголённых остов.
Сидят отшельники у чайника
И судят, кто из них начальник
Над мира нелепым течением,
И прочих невольных явлениях.
Меж ними копошатся чайки
И открывают клювики, точно знамения;
Под знаменами бродят приведения в майках
И шортах, утопая в прибрежной пене.
И многие потешные жучки-паучки, стреножены,
Вверх и вниз скользят по моей брючине,
Но я вспоминаю, что брюки островам не положены
И молча слушаю скрип разных лодок уключин.
А в чайных блюдцах собираются народы,
Ждут нового утра восхода,
Чтобы каждому дать с избытком хлеба и зрелищ.
И мудрецы из чайника льют им потопа воду.
Нечетные лещи плывут меж моих пальцев,
Девочка в драном платье из рук не выпускает пяльца:
В ее нитки я вдумываю свои мысли земные.
Бестелесные слоны бережно пронесут свои бивни.
Если мы мыслим, то мыслим скверну,
В том есть и свой -изм, и всяк смысл, наверное.
Белый кит через форточку ускользает в бессмертие.
Капитан в чайной чашке ковыряет отверстие.
Мудрецы открывают беззвучно рты;
В драном платьице девочка вышивает кресты…
Или крестиком – душ_наши радуги.
Смертный всяк засыпает от качки на палубе.

Язык разделен на внутренний и внешний;
Первый посредством служит обращения спирали
ДНК, которая, суть, наши непреложные скрижали,
Задающие цели эволюции вечной.

Второй – язык универсалий, так приходящий
От внешнего, заданного рождением мира…
И Лунный Доктор читает нуклеотидов книгу,
Где знаков миллиарды в коды складывают генома задачи.

Между ними – паразиты и симбиоты:
Языки напланетян в их мутации и копошении,
Эволюции и коммуникации нарушая движение,
Навязывают нам свои идеи и свои заботы.

Лабиринт/Контроль существует кроме,
Как закон игры и игра_над_законом —
Он не задан. Каждый менять его волен;
Вселенная – карта и свобод территория.

Мой опыт уникален и подобен.
Путешествие звездоглазые вкладывают в меня через икаро,
Из искр электрических и массивов данных мелодия
И маршрут нисходят из высшего в малое.

Тем изменяется modus operandi:
В сознания модулях и шаблонах реакции
Механизмы контроля внешнего я выбрасываю как фантики
И корректирую то, что нуждалось в редакции.

Весь мир в его реальностях помыслен нами;
Из цепочек волей наших история за историей родятся.
Часть дня да пребудет всяк в довольстве и радости созидания;
Другой же частью душа к душе и к телу тело да прилепятся.

В единстве множества слились психе и эрос,
Каждая любовь – освобождение и практика.
Вне смерти, вне границ: от части к целому
Человечьей песней информации холоны возвращаются.

Глупцы грезят ненавистью и разрушением,
И собственной мошны обогащением.
Но даже будучи разъят на части,
Каждым членом своим человек свидетельствует об эволюции счастье.
В пространстве материй мерещатся большие мясные машины:
Я наблюдаю сознания волны внутри них и между ними.
И если вдруг из машин какая-то в части сломается,
Ни на единый миг ее эволюция не прекращается.
В густой телесности эгоизма костьми, плотью и прочими сухожилиями себя ограничиваем,
Помещая в органов географию и психику личины то, что почитаем своей личностью…
Но тело наше и без нас обладает собственными волей и сознанием,
В симбиотической заботе оно носится с нами по одному из множества космосов со всем вниманием;
Точно птенцов неразумных учит, задавая гнезда» пределы —
Когда придет наше время мы должны стать цельными и целыми.
Но прежде к надежности и неминуемой мудрости наших тел отнесемся со всем почтением,
Станем его желания и потребности если не чтить, то принимать с уважением.

Золотые животные солнц своего излученья карпускулы
Направляют в космические пустоши и к дальним границам гелиосферы.
Так же и мы: напрягаем сознаний мускулы
И мозговой активности волны посылаем к вселенным пределам.

Внеземных наших странствий космосы
Наблюдают строго перемещения;
Следят неуклюжих недорослей
Ошибки и копошения.

Посылают мудрости машины с наказом:
Чтобы жизнь себя же сама помыслила,
И в упорядоченности, и в хаосе
Семена сеять разума и мысли.

Плоскостей и рельефов земли населяя
Тела-механизмы и тела-квартиры,
Сознание и разум считывают и изменяют
Знаки и пределов фронтиры.

Карманные механизмы интеллекта развития и накопления,
В преломлении, линзе подобно, тысячелетнего опыта
С его ошибками и прозрениями для различения
И совершенствования каждой из реальностей пользовать – вот наша работа.

нудные серолицые штопали
в клетках грудных сердец своих черные дыры,
всё поглощавшие в лютом голоде…
выстраивали стены и бетонные тюрьмы городили,
но оставались голодные и пустые.