Константин Кадаш - Добра книга

И лодка проплыла меж облаков
Сокровищ полная.
Едва знакомые,
Мы отраженьями смотрелись в лица.
Была зарница/
была зарница парусом, плыла над городами
К ленивой неподвижности холмов;
Весна в беспамятстве носилась над лесами
Снами…
Мы заповедными молчали голосами,
Мы были дети сами,
Нечаянно утратившие кров.

У нас все навожее, вежее, хорошее.
Каждый – лицом пригож, чист и прилежен.
Придирчиво всматриваемся мы в солнца глубокую плошку,
Добром ду'ши питая посредством глаз нежных.
Мир крив и пещерен стал пуще прежнего,
Имен тысяча у того, кто назначил ему веру…
Бережные запредельники хаоса блаженного
В каждой точке порядка обозначили безмерие и меру /
Тем кораблей считывай межпланетных
Расстоянья меж солнц и собственных юностей
Роды и числа, где – каждого из небес бессмертные
Солнечных гончих собирают кости,
Чтобы сложить себе истукана, назвать ему именем
«Человек» и звучать в структуры и пространства Вне после
Голосом живых, сеять звездным семенем
И дыханием полнить всякую поросль.
Мы вольны быть частью, мы вольны быть целым;
Мы вольны таскать в себе теней своих камни,
Поклоняться царькам, называть чёрное – белым
И кружить по пустырям веками.
Замкнутые, кроткие – видят только пределы, границы,
За ними могилы, не важно, с канавой ли, троном:
Можно быть смирным, мёртвым [дробь] смертным, не успевшим родиться,
Или – в самом малом – остаться волящим и вольным.
Есть иллюзия зеркала и зазеркалье
Для любого и каждого сквозь_ходящего.
Можжевеловый куст стремиться к солнцу, прорастая сквозь камень.
Прежде смерти есть воля повстречать себя/настоящего,
Так приходящего к двери без стен,
У которой – ревностный дряхлый ключник
С тысячью лиц и имен сторожит свой плен,
Но как прежде утрачен ключик.

и время существует без меня,
пространства существуют без меня;
не внешний мир, но стебель беспорядка,
растущий как из дёрна из меня.
ни горней не приемлю пустоты,
ни внешней самоценной густоты,
избыточности вне и вне упадка
смотрю вокруг: во всем мои черты.
в миру я безымянный узелок,
и тело мне – предел и потолок,
незапертая дверь в загадку.
сознание – космический курок.
кто камнем жил, тот сделает свой шаг.
немедленно проснуться волен всяк
в пространстве-времени любом и при любых задатках.
как я сказал, да будет так.

Остло и огло стоеросовые, вежие
Зевно зазы'вную землю лакали:
Гравитацией ведать, а не резво
В межзвездных делянках летать.
Висел вверх тормашками сам по себе, дурак,
Так: мирро мимо плыли горести мира;
Уныние, смерть, безумие, голод, мрак.
Как их сам толковал, так вокруг видел.
И чем дольше смотрел, тем был гуще яд,
Тем удушье сильнее и толще кожа.
Ад земной по неведению нисходил в меня
И смеялся стогласо, молотом времени тыча в рожу.
Бесновались тени от адового огня,
Безвольный, я им обжигал ладони,
О стены тысячи тюрем бросался всем телом, унять
Пытаясь свой голос вне речи. И выл от боли.
Возраст не ведал пространства, не знал имён,
Корни пускала трава под дёрном страха.
Я пил молоко ея, я видел сон:
Цвет. И знаки, плывущие над мира прахом.
Телу я своему название дал,
Так его завершив и познав, услышал
Как себя же извне по имени звал.
Я глаза открыл и из клетки вышел.

Всей вселенной складывая знаки,
В теле я несусь насквозь пространства.
Солнечный ветер приветствует меня как брата;
Я гелеосферы касаюсь кончиками пальцев.
И стерильный космический кров
Заполняю цветастыми голограммами,
Звездные эльфы считывают информацию множества моих голов —
Корректируют каждого из миров программы.
В малом теле голоса» шевеля'тся:
Человек был женщиной сначала;
Все миры его на составные части сознаний делятся,
Но никогда друг от друга не отделяются.
В бездне обитаемого вольные ро'ятся
Человеки-спутники, от циклов снов смертных отдыхать.
В ясном осознании беззаботные купаются,
Прежде чем семи тел безбренных законы от зачатия вновь соблюдать.
Над пространством и временем —
Вне веса и вне материи быть смеют;
Гоняют созвездий пыль и космическим семенем
По планет плодородным сферам сеют.

сломанный самолет роняет сломанные стрелы
на сломанный город, накрытый белым
сломанным покрывалом некогда пёстрой масти,
также изорванной на лоскуты и разъятой на части.
сонная кошка заглядывается на белку;
черный пёс боится подойти к зеркалу…
я уравниваю время сна и время беспамятства
и задумываюсь о теме неравенства.
где-то вёсна смеряют количеством бревен в ганге,
если считать с летающих блюдец в плане
доступности перспективы, когда её видишь в полете.
с чашкой остывшего кофе в руке, я задумываюсь о мёде.
застыв в шерстяном пальто я задумываюсь о лицах,
о природе любови, ее сателлитах, денницах.
если смотреть из тени вовне, различаешь оттенки света;
практикуя агапэ и эрос, засыпаешь обычно раздетым.
я постою на мосту в наших теней перекрестье,
считывая лёд и снег, кутающих предместье.
мне не страшны ни мишени твои, ни стрелы.
мы дорисуем города мелом.

Мое сознание вирусом языка заражено
И на полярные части разделено.
Верю я в следствие и его причину;
Моё Я в рамки чужой идентичности заключено.
Вижу своими глазами закат и вижу рассвет;
Небесное тело-звезда источает свет.
Я учу наизусть вселенной книгу
И высчитываю траектории других планет.
Это знание Внешнее мира задает сквозь меня,
Матрица мира связывает наши Я
Вне Свидетеля в единую сеть…
Я знаю, что значит «гореть», но мне не хватает огня.
Для идей я – носитель, для знания – проводник;
Мне сказали, кто я и где мой родник.
Но в реторте тела дух, как прежде, медь,
Мой рассудок – тюрьма, и мой разум спит.

То, что знаю, программирует мою несвободу.
У истока вселенной я пью мёртвую воду.

Бессмертия музу видел наутро, сигма дочь.
Проснувшись смотрелся в лицо ее в зеркало точно,
Сквозь зрачки – в мир неделимых душ и тел,
Свой понимая в ее беспредельном предел.
Складывались молекулы в различные комбинации,
Подвергая материи наши трансформации,
Ведо'мые логикой воли преображения
И сквозь ложных ограничений движение.
Странные демоны складывали оболочек обструкции
В тоннели сознания и прочие сложные геометрические конструкции.
Цвет поднимался волной и становился единым фракталом,
Открывая все необъятное в самом малом.
Наши руки нагие шарились в шляпе волшебника;
Золотоглазые пикси копошились внутри кофейника,
И крошечные порождения сознания
Кувыркались в лучах солнц, соскальзывая за предел осязания.
Мы к квазарам тянулись корнями и кронами,
На ходу изменяя природы законы.
Виделась вечность простой как детская книга
И быстротечной – быстрее единого мига.