Кирилл Кожурин - Царский путь. Стихотворения 1990—2014 гг.

Стал алтарь могилой.
Господи, помилуй!

То ли слышу, то ли чую,
То ли дома не ночую —
Всё лечу я и лечу я
С птицею бессонницей.

То ли солнце расплескалось,
То ли только показалось…
Что с душой моею сталось,
Идолопоклонницей?

Посреди долины ровной
Болью явится зубовной,
Более единокровной,
Чем сестра родимая —

На ухо шепча об осах
И о смерти острых косах,
Раскаленный даст мне посох
Тьма непроходимая.

Как рыбы две на Запад и Восток
Извечно уплывают друг от друга…
Веками изувеченная вьюга
Мне возвестит известняков восторг.

Изгнание торгующих из Храма,
Хранилища, в котором скрыт острог!
Но острога вонзается упрямо
В тела двух рыб, упавших на песок.

Вос-кресай, душа моя,
Из кресала и кремня,
Из воды да из огня —

Незалитым пламенем,
Незабытым именем,
Непрожитым временем!

Воскресай с душою, плоть!
Отворил врата Господь,
Время мельницам молоть.

В те моленны-мельницы
Внидут богомольницы,
О Христе печальницы.

В небе смолк вороний грай.
Ой, душе моя, взыграй!
Светлым светлый близок рай.

Там, за окном – Империи закат
Иль утренние сумерки Европы?
Осталось нам лишь строить гороскопы
Да вспоминать, кем были год назад.

Без боя сдался златовратый Град…
К чему тараны, лестницы, подкопы?
И вот уже вчерашние холопы
Сегодня свысока на нас глядят.

По стогнам речь разносится чужая,
И варвары глумятся, обнажая
Отеческих пенатов алтари.

Лициний! На заливе ждут галеры —
Отправимся, последние цари,
На поиски не новой – нашей – эры.

На коже пишу заклинанье дамасским клинком.
Я с тайными знаками был до рожденья знаком.

И сам только знак я на замше замшелых камней.
Значенье – неясно, его не отыщешь темней.

На коже кровавые выступили письмена.
Омытая кровью, крадется за лесом луна.

Впивается в нежную шею голодный зрачок,
И тайные знаки на коже выводит клинок…

А никто не пришел. Никого не дождались сегодня.
Только день. Только ночь. Только месяц. И год. И века.
Только музыки звуки – те звуки молчанья Господня.
Только где-то течет уходящих мгновений река.

Через час, через день, через год, через тысячелетье
Будет всё, как сейчас, хоть другой нарисуют пейзаж.
Я иль кто-то другой, иль другая, иль третий, иль третья, —
Всё течет и течет уходящих мгновений река.

Золотая река – и забрасывать сети напрасно.
Золотая рука клавикорда касается струн, —
Зубы выбиты все, но отчетливо слышно и ясно,
Как с Востока идет обезумевший, бешеный гунн.

Не догнать в никуда навсегда уходящие воды.
На речном берегу лишь услышишь рассказ тростника
Про песок золотой и про флейту уснувшей природы…
А она всё течет, уходящих мгновений река.

О, скальды скал, оскалившихся грозно
На волн морских змеиные тела!
Для тела, что родилось слишком поздно,
Душа не слишком рано ль отцвела?

В Валгалле разговаривала с Браги,
Входила в золотых видений дом
И, поэтической испивши браги,
Божественным вещала языком.

По дороге лунной,
На поляне звездной
Овен златорунный
Паcся ночью поздно.

А пастух усталый
Шел за ним уныло.
Тусклый свет на скалы
Пролило светило.

И в тумане млечном
Лунною дорогой
Брел в молчанье вечном
Овен златорогий…

Пришла весна. Берестяные руны
Зеленой распускаются листвой.
И мне поют, пьянея, в небе луны
Про Нибелунгов перстень золотой…

Благоуханье Суттунгова меда,
Как море, разливается вокруг.
Ликует воскрешенная природа.
Плывет по Рейну ясеневый струг.

Всевышний Бог! Проплыть сто тысяч миль дай,
Чтоб убедиться, что – не сон, не сон!
Что нежною валькирией Брунгильдой
При жизни я в Валгаллу вознесен.

И опять в руке моей лежала
Совершенно гладкая ладонь,
И опять слегка она дрожала,
И какой-то жег ее огонь.

Отчего таинственные знаки
Не оставили на ней следа?
Иль напрасно золотые злаки
Поливала кровь моя, руда?

Эти рыбы бледно-голубые
На замерзшем озере лица —
Словно две враждебные стихии,
Неразлучные внутри кольца.

Эти губы, розовые нежно…
Эти руки… Нет, не удержать!
На пергамент кожи белоснежной
Наложила смерть свою печать.

Что ж ты позади, Орфей, увидел?
Отчего весь вдруг окоченел?
Не в пламеннодыщащем Аиде ль
Наконец узор тех рук узрел?

Оставив Рим, уходят пилигримы,
Благую разнося по свету весть,
Что посоху вновь суждено расцвесть —
Язычник днесь прощен непримиримый.

(Как передать восторг неповторимый,
Когда вдруг узнаешь, что чудо – есть?
Ведь большего восторга в мире несть.
И ангелы спускаются, незримы.)

От чар освобожденный, наконец,
Проснулся очарованный певец
И снова он обетам прежним верен.

В сиянии Елизаветы глаз
Исчез, как наважденье, грот Венерин.
Для чистых душ спасенья пробил час!

Как в раковине жемчуг драгоценный,
В пещере мною скрыт Эндимион.
Он вечно спит и вечный видит сон,
Укрыт от солнца рощею священной.

А ночью я всхожу на небосклон,
Ведь свет мой сохраняет плоть нетленной.
Неувядаем, кто любим Селеной,
Вселенской красотою наделен.

Пусть говорят, что Ночь со Смертью – сестры
И что одна с другой неразделимы.
О, Ночь! Ты – жизнь. Одной тобой живу.

Придешь ли ты – Морфей покров свой пестрый
На мир набросит, лик явив любимый,
С которым я в разлуке наяву.

Играет Дафнис на свирели,
От зимнего проснувшись сна.
И горицвет цветет в апреле.