Елена Федорова - Эрнестин (сборник)

О своем желании посетить кладбище Тестаччо Мария Львовна сказала сразу же по приезде. Организаторы конференции пообещали выполнить ее просьбу. За пару дней до отъезда к ней подошел угрюмый немногословный человек в сером костюме и застегнутой наглухо серой рубашке. Его наряд совсем не вписывался в яркую палитру лета. А его недовольное лицо не предвещало ничего хорошего. Мария Львовна насторожилась, боясь услышать дурную весть. Но, когда серый человек сказал, что готов проводить ее на Авентинский холм, она увидела в нем друга и долго трясла его руку. Они условились о времени.

День выдался на редкость жарким. Мария Львовна надела легкое платье, а проводник пришел в своем сером костюме. На ее приветствие он отреагировал очень сухо. Она поняла, что вопросы задавать не нужно и все свои эмоции лучше оставить при себе. Другом этот серый человек ей никогда не будет. Он приехал сюда по приказу вышестоящего руководства, которое велело ему проводить советскую гражданку на кладбище. И он выполняет это не совсем приятное задание.

Он идет впереди, сильно размахивая руками, и делает такие громадные шаги, что Мария Львовна едва за ним поспевает. К ее просьбам – сбавить темп, он остается глух. Он не желает растягивать время, отведенное на эту прогулку. Их главная цель – кладбище Тестаччо, спрятанное за высокой каменной стеной, увитой плющом.

– Когда-то здесь была свалка амфор из-под оливкового масла, – сказал проводник, остановившись в спасительной тени.

– Тестаччо – свалка амфор! – воскликнула Мария Львовна. – Интересно, кому и когда пришло на ум превратить это место в кладбище?

– Кому пришла такая мысль, сказать затрудняюсь, а вот о том, что хоронить иностранцев здесь стали в начале девятнадцатого века, я знаю наверняка, – ответил проводник, разглядывая Марусю. – В то время умерших иностранцев хоронили ночью при свете факелов. Процессию обычно сопровождал конный эскорт. Крестов на могилы не ставили, эпитафий не писали. Боялись фанатиков, которые не желали, чтобы рядом с католиками лежали неверные. Надгробные плиты и памятники появились позднее. Вы кого хотите навестить?

– Марусю Оболенскую, – ответила она, стерев со лба испарину.

– Марусю, – он оживился. – Идемте. Я люблю эту скульптуру. Говорят, что ее сделал Марк Антакольский. Должен вас предупредить: девушка, сидящая у склепа, выглядит плохо. Корарский мрамор, из которого она сделана, имеет свойство со временем превращаться в известняк. Неизвестно, сколько эта статуя еще продержится… А вот и ваша Маруся, вечно размышляющая о бренности всего живого. Оставлю вас с ней наедине.

Мария Львовна была ему благодарна за такую неожиданную услугу. Она подошла к скульптуре, погладила ее потрескавшуюся спину, вложила розочку в скрещенные на коленях руки, сказала:

– Спасибо тебе, милая Маруся, за все, за все. Я рада, что познакомилась с тобой. Рада, что прикоснулась к истории.

– Маруся – только часть истории, – послышался за ее спиной голос провожатого. – Здесь что ни захоронение, то – исторический памятник. Вон там – могила поэта Вячеслава Иванова. Там – княгини Зинаиды Волконской, там профессора Передольского, там…

– Вы сказали Передольского? – Мария Львовна побледнела. – Могу я взглянуть?

Он кивнул, пошел вперед. Остановился перед каменной плитой, на которой было написано на двух языках:

Павел Степанович Передольский

MOSCA 29.VI. 1879

Paulus Peredolsky

РОМА 16.VII. 1964

– Передольский уехал в Рим в 1953 году. Одиннадцать лет он прожил в вечном городе и здесь же обрел вечное пристанище, – подумала Мария Львовна, глядя на захоронение. – Надеюсь, Павел Степанович, ваша жизнь здесь была счастливой…

Ей вспомнилась их последняя встреча. Передольский был взволнован, говорил мало, пристально смотрел на Марусю и все время тер руки, словно пытался согреться. Теперь, в свои пятьдесят пять Мария Львовна понимает, что профессора бил озноб от чувства безысходности, от предчувствия скорого финала. Он знал, что ничего уже изменить невозможно, но не смел ей в этом признаться. А она, глупая двадцатидвухлетняя девчонка, говорила о каких-то банальных вещах.

Ах, если бы время повернуть обратно! Она бы расцеловала милого профессора. Теперь она понимает, что он ждал от нее этой безрассудной выходки. Но она целовать его не стала. Она крепко по-комсомольски пожала его руку и побежала с подругами в кино. Она привыкла к тому, что летом профессор уезжает на дачу, и не обратила внимания на его слова о вселенской разлуке. Потом, потом они всплыли на поверхность ее сознания, но было уже слишком-слишком поздно. Передольский уехал в Рим, чтобы стать гражданином вселенной, как когда-то Вячеслав Иванов, о котором он ей так много рассказывал. Рассказывал, надеясь на то, что она, Маруся, когда-нибудь все поймет.

И сейчас, глядя на надгробный камень, Мария Львовна слышит голос профессора Передольского и не может сдержать слез.

– Вот, Маруся, уезжаю. Выхлопотал себе пенсион. Еду далеко и, наверное, надолго. Свидимся ли еще? Бог даст… Вы достойны счастья, Маруся. Хорошо, что судьба была щедра к нам и подарила нам столько драгоценных мгновений. Я их все сохраню в своем сердце. Я буду помнить вас, милое дитя. И вы меня не забывайте, пожалуйста…

– Я помню вас, Павлуша, помню и через разъединяющие нас годы кричу: «Простите!» – прошептала она, положив на могилу Передольского белоснежную розу.

– Вы его знали? – спросил проводник.

Мария Львовна кивнула и быстро пошла к выходу. Слезы душили ее. Хотелось поскорее остаться одной и дать волю отчаянию. Все внутри нее кричало:

– Почему, почему, почему мы умнеем так поздно? Почему скрываем свои чувства, стесняемся говорить о любви, о том, что человек нам по-настоящему дорог, что мы его ценим, восхищаемся им, что нам без него, как без воздуха невозможно жить… Почему?

Здесь, в Риме, Мария Львовна наконец-то поняла, почему жизнь ее в ту пору вдруг стала серой и унылой. После отъезда профессора Передольского в ней не стало главного – радости общения. Исчезло нечто прекрасное, и Маруся Оболенская из великосветской барышни превратилась в советскую гражданку Марию Львовну, которой поручили заняться исследовательской работой в области естествознания.

Она подошла к этой работе со свойственной ей строгостью и ответственностью. Подняла целый пласт истории, сделала несколько важных открытий, и была направлена на международную конференцию в Рим. Здесь гражданка Оболенская снова стала юной барышней Марусей, в которую был влюблен удивительный человек – Павел Степанович Передольский. Она вытерла слезы, пошла медленней.

– Все будет хорошо, – сказал провожатый, догнав ее. – Время залечивает раны.