Елена Федорова - Эрнестин (сборник)

– Да-да, я знаю, время – самый лучший лекарь, – она посмотрела на собеседника. – Беда в том, что оно же – и самый строгий судья, не всегда дающий нам пакт о помиловании.

– Вы заблуждаетесь, – хмыкнул проводник. – Время здесь ни при чем. Мы сами загоняем себя в угол, не желая освобождаться от груза вины, висящего над нашей головой Дамокловым мечом.

– Интересная мысль, – Мария Львовна улыбнулась. – Спасибо вам за подсказку. Рада была знакомству с вами.

– И я, – он улыбнулся, пожал ей руку и быстро пошел прочь…

Мария Львовна долго смотрела ему вслед, словно пыталась сохранить в душе чувство Рима, внезапно нахлынувшее на нее.

– Как погуляли? – спросила соседка по номеру, когда Мария Львовна распахнула дверь.

– Погуляла я прекрасно, – ответила Оболенская. – А как прошел день у вас, Людмила Павловна?

– О, мы чуть не погибли! – воскликнула та, закатив глаза. – Вначале ничто не предвещало катастрофы, нас повели к фонтану Треви. Но там было такое столпотворение, что мы едва унесли ноги, – она хохотнула. – Ноги-то мы унесли, но они нас не туда понесли. Мы решили прогуляться по магазинам. О, – она вновь закатила глаза и схватилась за сердце. – Если бы вы, милая, взглянули на все это изобилие, вы бы в обморок упали.

– Хорошо, что я бродила по кладбищу! – сказала Мария Львовна с улыбкой. – Пойду в душ. Смою с себя пыль времени…

Говорить о магазинах и покупках ей не хотелось. Ей нужно было сохранить чувство Рима…

– Странно устроена наша память: мы отчетливо видим картинки прошлого и не можем вспомнить то, что было пару дней назад, – сказала Мария Львовна, отходя от окна. – Наверное, это происходит потому, что осознавая невозвратность прошлого, мы пытаемся его переосмыслить, убеждаем себя в том, что по-другому поступить тогда не могли. Мы ищем оправдания, забеливаем негативные темные стороны своего «я», – вздохнула. – Что-то я нынче расфилософствовалась. А философ из меня никудышный…

Раскрыла берестяной короб, достала свернутые в трубочку письмена, среди которых хранились зашифрованные письма Павла Степановича Передольского Марусе Оболенской. Улыбнулась.

– Павел Степанович потому и написал их на бересте, чтобы никто не догадался, что это – письма немолодого человека к юной барышне. Да и я тогда ничего не поняла. Решила, что это – историческая ценность, которую нужно сохранить. Возможно, я бы никогда не узнала, о чем хотел сказать мне профессор, если бы не появился в моей жизни Павлуша Гринев, который и подсказал, где искать разгадку.

Мария Львовна бережно разгладила бересту, провела пальцем по буквам, проговорила:

– Приятно ощущать себя частью истории. Не так уж это плохо, как мне вначале казалось. Вы были правы, милый профессор, утверждая, что важнее вселенской любви в мире ничего нет. Теперь я понимаю, что вы, Павел Степанович, не могли тогда, в век атеизма открыто говорить о Божьей Любви. Я бы вас тогда не поняла. А теперь понимаю, что вы Божью Любовь называли вселенской любовью, которая сродни полету в космос, открытию новых звезд и планет, – улыбнулась. – Как вы и предсказывали, планеты открывали, открывают и будут открывать, – взяла в руки берестяное послание, прочла:

– «Нет ничего нового под солнцем. Все это уже было за много веков до нас и все останется неизменным через множество веков после нашего ухода… После… нашего ухода, Маруся…»

Командировка, о которой говорил Павел, затянулась на месяц. Потом у Павла были неотложные дела и важные встречи, поэтому к Матильде он пришел через два месяца вместо обещанных двух недель. Дверь открыла миловидная дама, похожая на Марию Львовну.

– Вы Павел Гринев? – спросила она с улыбкой.

– Да, я – ученик Марии Львовны, – ответил он.

– Я знаю. Мама много о вас рассказывала. Входите. Меня зовут Янина Сергеевна.

Павла насторожило слово «рассказывала». Все внутри напружинилось. Он вошел в комнату и обомлел. На столе портрет Матильды в черной рамке и цветы.

– Когда? – выдохнул Павел.

– Вчера было девять дней, – ответила Янина Сергеевна. – Да вы присаживайтесь.

Он сел на край стула, сжал кулаки, мысленно отругал себя за то, что пару недель назад хотел забежать к Матильде, но в последний момент передумал. Решил подготовиться к визиту основательно. Подготовился. Принес белоснежные розы и коробку конфет «Рафаелло», а дарить их уже некому.

– Маруся вас ждала, – проговорила Янина Сергеевна.

– Кто? – Павел посмотрел на нее растерянно.

– Неужели мама вам не рассказывала про Марусю Оболенскую? – удивилась Янина Сергеевна.

– Нет.

– Она ведь по рождению не Мария, а Маруся, – Янина Сергеевна улыбнулась. – Имя Мария появилось из-за невнимательности сотрудников паспортного стола. Это они маму Марией назвали, а она не стала предъявлять претензии. Тогда было не принято отстаивать свои права. Время было сложное, послевоенное. Для всех вокруг мама стала Марией Львовной, а дома была Марусей, милой, нежной, любимой, – она отвернулась, голос дрогнул.

– В голове не укладывается, почему вот так? – сказал Павел. – Почему?

– Маруся предчувствовала что-то, – сказала Янина Сергеевна, глядя на портрет. – Пару раз она кому-то сказала: «Не спешите, пожалуйста. Давайте еще подождем. Павлуша обещал…» – обернулась. – Я спросила, с кем это она ведет беседу, а она отмахнулась: «Потом объясню». Но никакого потом уже не было. Утром я прибежала к ней, принесла теплые пирожки и помчалась на работу. Вечером бегу, смотрю она мне в окошко машет. Ну, знаете ее любимый жест… Поднимаюсь, кричу: «Привет, Маруся!» В ответ ни слова. Вхожу в комнату. Она сидит на диване бледная и шепчет: «Все… Янинка…» Мне почудилось, что к Марусе подсели какие-то люди, взяли ее под руки и… – она отвернулась, всхлипнула.

– Мистика какая-то, – проговорил Павел, потерев виски.

– Маруся вам письмо оставила, – Янина Сергеевна протянула ему конверт. – Я сегодня специально пришла, чтобы с вами, Павел, встретиться. Сегодня ведь ваш день?

– Да, – он облизал пересохшие губы. – Мария Львовна всегда говорила: «Здравствуйте, Павлуша! Сегодня ваш день. Я готова выслушать все ваши вопросы и дать на них ответы. А если нужно, дать и советы. Хотя, вы, молодые люди нового тысячелетия, в советах не нуждаетесь». Боже мой, что же я теперь без ее советов буду делать?

– Станете жить своим умом, – ответила Янина Сергеевна. – Я пойду чайник поставлю, а вы пока Марусино письмо читайте.

– Милый Павлуша, жизнь наша – миг, но торопиться жить не стоит, – писала Мария Львовна. – Поспешность создает трудности, да еще какие!!! Поэтому перед каждым из нас стоит задача – не спешить. Принимайте с радостью то, что судьба вам дарует сейчас, сию минуту. Наслаждайтесь своим счастьем. Юность – прекрасная пора, а идущая за ней зрелость – еще прекраснее. Вы это поймете лет через тридцать. А пока, примите мой совет, вернее не мой, а царя Соломона. «Если человек проживет много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет, суета! Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радость во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд. И удаляй печаль от сердца твоего, потому что детство и юность – суета!» [1] Екклесиаст 11:8-10. Вот такие мудрые вечные слова. И я рада, что могу их вам пересказать.