Саша Чекалов - Как всегда

всё устремляешь себя за выси,

всё норовишь заглянуть за них —

а разве что от тебя зависит?

…ну что молчишь-то, чудак-жених?

едва привыкнешь, убог, ко всякому —

и вот, пожалте: в компост ложись…

за ежеутреннюю овсянку

отдам последний взгляд на жизнь! —

и буду тесто тут ежедневно

месить, месить… и не только не

коситься на весточки из женев, но —

даже москве не попасть ко мне

по нитке-тропочке в этой жиже,

непроходимой почти весь год…

месите лучше, живите тише,

не обижайте ни люд, ни скот,

и будет счастье… и по заслугам:

за кротость – чистое небо ты

однажды вновь обретёшь над лугом.

благословение немоты

и снизойдёт, и потом отпустит,

но впредь не будешь уж языком

молоть.

а правда – дитё в капусте

и в горле ком…

Когда вы смотрите Хичкóка

(а может, хИчкока), то вам

не страшно в общем-то нискока.

Скорее группа «Ottawan»

перепугает песней «Hands up»,

чем этих качественных кин

триллериада… Приодеться б —

и стать каким-нибудь таким:

в костюме-тройке, мягкой шляпе

и туфлях выделки ручной…

Ловить преступника на ляпе,

душить любовниц по одной,

а после – эх, кидать их скопом,

бежать, скрываться от убийц

и – снова делать ручкой копам!

(Такой вот rather handsome beast.)

Но нет, не ладится чего-то.

Не долетает трубный зов,

как ожидалось… И зевота

вновь искривляет сонный зёв.

(«Видать, ни совести, ни такта

нет у судьбы твоей, сечёшь?»)

И – раз оно и вправду так, то…

to be continued.

(«Ну а чё ж!»)

Всё происходит симметрично.

Сегодня кем-то пренебрёг —

а завтра так же безразлично

и твой погасят уголёк.

Нет бога, кроме метронома

(вернее, маятника), но

уж он-то есть… поскольку «норма» —

мираж и лишнее звено.

цельность иллюзий осталась в былом…

в женщинах нас привлекает надлом .

нет, не такой, чтоб совсем пополам, —

так, только трещинка,

трам-пара-рам.

те, что ломались зачем-то сперва,

р-раз! – и сломались…

и живы едва

воспоминанием о роковом

выборе… тьфу ты… глаза рукавом

надо разок ещё вытереть и —

в лигу другую стремглав перейти.

вывести «я» своё в люди, пешком

(чудом лишь не подавиться смешком!)…

вывелась в Эго с тоски небольшой?

вива лас-вегас, – не будь же лапшой:

выиграть надо весь мир! или чем-

пионат этот весь – неизвестно зачем?

нет уж… и пусть лучше трещина: чтоб

где-то внутри – и пожар, и потоп!

…можем, не зная, куда себя деть,

целую вечность вот так просидеть:

ты в своей рамке – и я со своей…

у «иностранки» поёт соловей,

яуза плещется… мало людей…

нет ли случайно прикольных идей,

как теперь вечер вдвоём провести,

не затушив эту искру в горсти?

поезд ушёл – и резон увезён…

ладно… давай уже в «иллюзион»…

С 71-го я, – вот и всё, что

есть о себе донести.

«Что же так мало с собою несёшь-то?»

Да уж вот так… В пути

что-то, должно быть, забыл ненароком,

что-то, видать, растерял…

Катится, катится с горки горохом

дробный материал.

«А по профессии кто?» – учитель

черчения и изо:

в выборе дао («Нет-нет, молчите!»)

издавна не везло…

Знаю и сам уже, что за птица:

да, не орёл, увы, —

вряд ли нормальная кто польстится.

…Мы ведь ещё на «вы»?

Вам ведь – героев бы из романов?

Правильно… Ну и мне

тоже не требуется нормальных.

…Будто по целине

Тростью судьбу намечаю пунктирную

(что впереди? туман)…

Редко ухаживаю за квартирою

и… на досуге опять редактирую

полузабытый роман.

В общем, наверно, такого-то валенка

точно не ждёт никто.

Утро. В тумане лежит Москва-река…

Этим стихам – лет сто.

Если сгорели в ненастном костре бы они,

так и никто бы не знал,

но вот остались в столе, не востребованы.

(Комната – как пенал.)

В общем, наверно, я зря об этом…

(«Ни совести, ни стыда!»)

Зря?.. Ну а вдруг с этим белым светом

прóще иметь дело двум поэтам?

(Разного пола, да! :))

Впрочем, конечно… Наверно, зря всё…

Жил – так и буду жить,

это несложно…

И что так трясся!

…Сумерки. Ни пития, ни яства.

Нечего, нечего тут бояться…

но и нечего предложить.

Мне страшно принадлежать

к адептам мечты (сломать их

ряды оказалось, жаль,

нетрудно)…

Ну да, романтик.

Как робот, что видел сон

о жизни гораздо лучшей, —

где новый комбинезон

и нету пиратских ружей.

Ах, нет! – изведёшься весь

без боя… Да, страшен бой, но

пускай и пираты есть,

и смерть, но пускай не больно!

И вот – и пираты есть,

и ружья, и бой… и страшно.

И каждый извёлся здесь,

а ты – уж не мира страж, но

какой-то лесовичок,

грибок при огромной шляпке:

разнежишься, клювом щёлк,

и вот уж лангет на лапке,

и в дырке юлит червяк,

и язва гниёт на губке…

И ветер свистит в щелях,

и ночь в телефонной трубке.

И в той патефонной мгле

оставит не мой ботинок

след памяти на челе

одной из чужих пластинок…

Мне страшно – принадлежать!

Но в хаосе ахинеи

инстинкты орут:

«Лежать!

Свобода – ещё страшнее.»

А если приподниму

глаза – пусть и гарь на стёклах —

увижу сквозь муть и тьму:

нас много таких.

Чуть тёплых…

Таимся, лесовички,

в заветной неразберихе, —

горят на носах очки.

Теснятся немые крики…

И чей-то зудит трибьют.

И чайника смутен абрис.

И вечен земной уют…

И – думаем, не пробьют

наш временный IP-адрес.

Спина её – матовый бриллиант,

а задница – розовый абрикос,

а мы… персонажи гаврилиад:

гангрена там, ишиас, варикоз…

Со старта до финиша – бытовизм,

ничем не избывный… Искали и —

нашли себе дао: греби… давись…

короче, ни шагу из колеи.

А с этой – иначе всё: вечный бой;

рассвет обязательно сменит мрак,

шагающий рядом… А за тобой —

пылают мосты, но никто не враг!

Любой может быть тебе другом и

соратником! – думает так она,

и ходим за нею по кругу мы.

Как бич в вечных поисках стаканá.

Она – это… нет, не живая кто,

а грёза, фантазия, сон, мираж…

Так ищет… не прапорщик военторг,

а гонщик —

момента войти в вираж!

Витаем, беспечные, в облаках,

надеясь на чудо… Виной жара

и сердцебиение… или как?

Да, в общем, никак. Ведь она ушла.

Ушла насовсем.

Ты не понял, не

желая смириться, но – да, увы,

вот это – реально уже вполне.

А мы… только пьянствовать здоров ы .