Михаил Скрыльников - Патриот Земного Шара

Которые омоют побережье,
как пациента душ Шарко,
и успокоятся как тигры на манеже,
и растворятся словно молоко,

налитое в зелёный чай прилива,
несущего недолговечный штиль.
Вода, как женщина, – волнами прихотлива,
и штиль престрастно унесёт в утиль.

Смотреть на море – значит видеть время,
таинственной, волшебной красоты
глазами вечности, рожденными в Эдеме,
пришедшими с Небесной Высоты.

* * *

На пляже, где песка намного боле,
чем в тех часах, что формы буквы «Икс»,
пространство одевает трудоголик
об отдыхе своей идеей фикс.

И пляж пустой, как кистью маляра
просушенная полоса из охры.
Швартуются у пирса катера
и высыпают пассажиров мокрых.

А те спешат опередить светило
и первыми собой согреть песок,
пока их как песку не навалило
на шепоток прибоя и мысок.

Они сюда приехали в надежде
улучшить самочувствие и вид
и даже стать такими как и прежде,
когда ничто ничем не тяготит.

И это получается почти что.
По крайней мере видится им так.
Бежит по волнам радостный мальчишка,
как в прошлое светящийся маяк.

Квас, чебуреки, груши, пиво
народ скупает словно оптовик,
и чайка балансирует лениво
в потоках неспокойно ветровых.

И подбегают пёстрые бикини
поближе, разобравши крик детей:
«Смотрите, кувыркаются дельфины!
Смотрите же, смотрите же скорей!»

* * *

Создатель утро дарит нам.
Загаром солнце красит ели.
По набухающим волнам
баклан скользит к скалистой мели.

Придёт курортников орда,
машины выставит заслоном.
От тел их закипит вода
в заливе синем и зеленом.

В гидрокостюме человек
нырнёт с камней с ружьём подводным.
И через час на тот же брег
вернётся бодрым и голодным.

И будет из пакета есть
колбаски мюнхенского вкуса
или какой-нибудь, бог весть,
надрез янтарного арбуза.

Затем на новый цифровик
себя и берег снимет,
И будет рад и сыт мужик,
и камень в воду кинет.

Сегодня с рыбой под водой
он и не пересёкся.
Не сделал выстрел острогой
и вынырнул на солнце.

* * *

Чай. Уголь. Тепло.
Лось в оконном проёме.
Сугробы по сто кило.
Это – поезд на Коми.

В минус сорок мороз
движутся пассажиры.
Драконом летит «паровоз»,
сжигая холодные дыры.

Реликтовый лес кругом.
Деревьям по триста лет.
И день завершается сном,
дающим на всё ответ.

* * *

Мир – греховен.
Бог – духовен.
Посылает Бог Христа,
чтобы жизнь была чиста.

От Луки и от Матфея
в бесконечного еврея
верит весь крещёный мир,
в Рождество дающий пир.

Главный Хлеб духовной пищи,
жил Христос как бомж и нищий.
Но для мыслящих Он – Царь,
Храм, Икона и Алтарь.

Веселитесь же сердца,
преисполненные верой
в Небо, в Бога-мудреца
с вечно юной новой Эрой!

Что за этим следует? Что дальше?..
У меня – расстёгнутый висок.
Потому что мой висок постарше,
чем доисторический лесок.

Что же намечается? Не завтра.
Через миллиардов этак 50.
Ждёт людей космическая арка?
О которой письмена гласят?

Та, в которую верблюд спокойно входит,
тот библейский, вечный как песок,
что с ослом Христоса хороводит
по маршруту Запад и Восток.

Делай в жизни всё, что пожелаешь.
Неужели ты желаешь зла?
Чувствуй, как свеча, что ты сгораешь
ради света, мира и тепла.

* * *

Небо тучи гонит строем,
на Земле – снеговорот.
Ветер воет, ветер стонет,
всё не закрывает рот.

То по старой дряхлой крыше
росомахой пробежит,
то снежинками напишет
на окошке древний шрифт.

Этот домик в Подмосковье
осыпается трухой.
Но с какою же любовью
мы встречаемся с Зимой!

Мы как будто сами в гости
здесь являемся к Зиме,
к сказочной ледовой трости
и к распахнутой суме.

Из которой как подарки
высыпаются деньки:
античёрны, антижарки —
остро-скользкие коньки!

Мы споём про то, как утки
улетели зимовать
и за ужином все шутки
умудримся рассказать.

Небо тучи гонит строем,
на Земле – снеговорот.
Ветер воет, ветер стонет,
всё не закрывает рот…

Выпьем чаю с пирогами
и согреемся душой.
Жизнь идёт меж берегами,
где пролив – как Бог большой.

* * *

1

– Поведай, деда, неслучайно
вы воевали столь отчаянно
в сороковые годы?
Всемирного Земли качания,
глобального непонимания,
душ человечьих одичания,
накала политической породы…

2

Кто мог тогда предполагать,
что будет Гитлер вытворять
со всем Земным пределом?
И ты не думал воевать,
картофель думал убирать,
кормить семью, себя и мать,
занявшись мирным делом.

3

– Да, это так, мне до войны
милей родимой стороны
и не был целый свет.
И я любил поля и лес,
стога соломы, желтый плес,
и к лошадям мой интерес
любовью был согрет.

4

Но вдруг призыв, и ставят в строй
потенциал весь боевой,
но прежде – на учёбу.
Через полгода – лейтенант,
я выхожу на фронт, на танк.
И всю войну подряд вот так
в крови купаю робу.

5

Афган не менее страшён,
но если б кто-то перешёл
Кавказ со Сталинградом…
Он говорил бы что Афган —
учения для партизан,
пускай балуется пацан
с гранатой и снарядом.

6

Да, были страшные минуты,
когда мы стали лилипуты
Коричневого Гулливера.
Он «мессерами» нас месил,
он «тиграми» нас всех давил,
он пушкой «Дорой» нас бомбил…
Но не сломилась вера.

7

И тот, кто выжил в этот ад,
тот стал бессмертнейший солдат.
И что ему усталость?
Он немцев гнал как поросят,
пускай на дойче голосят,
пусть раны гирями висят.
Вся испарилась жалость.

8