Лазарь Соколовский - Дышащий космос

над лесом… Сложил в узелок
книг пару, сандальи, рубаху.
Мать плакала: «Как же, сынок…
куда ты… натерпимся страху,

ведь люди жестоки и злы». —
«Вот это поправить и надо!»
На память ощупал углы
прощальным как будто бы взглядом

и вышел. Слегка моросил
осенний проснувшийся дождик.
Мне б следом… да не было сил
тогда, обозначится позже

не братняя – высшая связь,
роднит что не кровью, а духом.
Мать хоть и с трудом унялась,
шепча лишь: «Вот ты и старуха…»

Так наша распалась семья,
святейшей считаясь некстати:
Иуда-брат, сестры да я
и (как там ее?) богоматерь

остались. Отец – не отец
покинул нас с этой загадкой…

***

Он вольно вздохнул наконец.
Кому-то покажется кратким

отмеренный путь, но вместить
тьму света, что нам как сквозь щелку!
Мне долго назначено жить —
не зря говорится, что толку!

Бывало, берешь на распил
бревно, весь в поту, на поверку —
лишь сучья. Когда б его пыл
улегся в какую-то мерку…

Причины не ведомы мне:
пал взгляд на Петра и Андрея,
что сети чинили, вполне
довольные жизнью евреи.

Рыбачили, чтили Закон;
что бог посылал, то на рынок
свозили. Какой им резон
таскаться босым по чужбине?

Что он им сказал, что они
работу забросили, близких?
Петр стал ему больше родни
тогда уже. Чтобы записки

какие-то… – тупо бубнил
по памяти братние речи,
перо не далось, но любил
до жути, до боли сердечной.

Никто так его не берег,
пылинки сдувая с одежи,
шептал ему на ночь: «Ты Бог,
но только добрей и моложе

того, что зовется Отцом».
Тот лишь улыбался неловко:
«Любовь поверяют концом,
а прочее все – подготовка». —

«Где будням скупым вопреки
зовешь нас прощать?» – «Не иначе».
И Петр сжимал кулаки:
«Где ж око за око?» – «Задача —

себя переделать, дай срок…» —
«Господь позабавился что ли?» —
«Ты думаешь, этот божок
еврейский – вся высшая воля?

Подвинься поближе к костру,
смотри, как играют стихии
огня…» Это только Петру,
не слышали чтоб остальные.

Тот мне, расставаясь, шептал:
«В бумагу впиши хоть полслова». —
«А сам?» – «Знать, каких-то начал
мне не дал суровый Иегова.» —

«Но брат с тобой столько…» – «Рассуд-
ком вряд ли…» – «Хотя бы основы». —
«Я свет его глаз понесу
до муки последней – крестовой».

***

Что скажешь… и вправду понес,
в жестоком конце не слукавил,
хотя и не смог перекос
унять – обозначился Павел

потом уж… Гонитель – и вдруг!
Савл шел от железной программы —
Христа вбить в параграфы, круг
замкнется: иконы да храмы…

А мы-то?. Тропинкой такой
Учитель вел… Быть бы крылатым!
Тогда еще жидкой толпой,
как овцы, шли следом куда-то,

считая украдкой гроши
на ужин. Округа темнела.
Он тихо сказал: «От души
не вера останется – дело

простое, казалось бы: скинь
оружье, не трогай чужого,
храни свою женщину, синь
небесную суетным словом

не пачкай, на то эта высь,
возможно, и Бог… без испуга
работой живи, не ленись.» —
«Всего-то?» – «Любите друг друга,

прощайте друг другу, едва
взыграет лишь искорка злости». —
«А знаменье?» – «Вам волшебства…
Мы все здесь случайные гости,

я скоро уйду насовсем,
когда не словами, то кровью
чтоб сдвинулось что-то, и с тем
остаться… Живите любовью!»

Как это – любовью?.. В кружок,
припомнилось, сели однажды
усталые, злые. Восток
уж тьмой затянуло, и каждый,

наверное, думу таил:
что вынесем с этой дороги
отчаянной, хватит ли сил
куда-то с ним… Сбитые ноги,

пустая сума да тряпье,
сопревшее с пота и пыли…
Он грустно: «Что слово мое,
когда ваши души сносились?»

Гляжу, поначалу поник,
шепча только: «Снова потери…»
Затем, пересиливши крик:
«Ну, что же… готовьте вечерю!»

Сел рядом. Расставил Фома
нехитрую снедь на подстилку.
«И вам бы – гремели б грома! —
Сказал. – Опустела копилка —

и скисли… Вот хлеб, кто в руке
удержит еще?.. Не берите ж
с избытком – идти налегке
способней. Запутаться в быте…

Я вас оторвал от него:
свобода первичней да пища
простая, был дух бы живой…
Те власти, те золота ищут —

глупцы… Что копить про запас —
снесешь лишь одно коромысло.
Пусть вечность не светит, от нас,
какому довериться смыслу,

зависит. Отбросьте же страх,
ищите путей настоящих,
творец – часть самих вас, в трудах
на небо глядите почаще,

там тучи подчас напролом
несутся – да что с этой прыти?
Как делится Солнце теплом,
любовью сердечно делитесь,

твердя неотступно другим:
блаженны не нищие духом,
а те, кто наполнены им,
чтоб двигаться дальше. А слухи,

что нам уготовано стать
спасителем мира от Рима —
оставьте… рать снова на рать…
Иная вам доля кроима:

суть веры нести по земле
в добро вне границ языковых
и прочих. Провижу во мгле,
какие вам светят оковы…

Но вышли, так вышли, чреда
больших перемен на подходе.
А гнали пророков всегда,
такая уж тяга в народе —

при жизни проклясть и вознесть
по смерти. Спознавши и это,
трубите нетленную весть —
одним сохранится планета:

изменим себя – и уйдет
все зло, словно ржавь из металла.
Довольно, чтоб род шел на род,
идите хотя бы сначала

с любовью к вчерашним врагам,
кем наши подрезаны крылья,
чтоб щеку подставить… как вам
ни трудно, добром – не насильем

сольемся с природой, простор
терпенья ее у предела…
У вас же о суетном спор —
душе нужно больше, чем телу,

настолько… Но это потом
постигните, сами отмерив
дороги великим трудом
апостольским… Эту ж вечерю

храните и помните: след
останется только с любовью».
Вовек не забыть мне – рассвет
кровавый сошел на предгорья.

Деревья не гнулись под ветром,
дни в дрему вгоняла жара…
Что видел он дальше, чем смертным
дано? из какого нутра?

Терялась, петляя, дорога,
курился над сопками дым…
С каким разговаривал богом?
с пространством шептался каким?