Array Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

– Правильно, Соня! – поддержал её Фроим. – Никого не слушай, верь только своему сердцу.

Плохо, видно, он знал свою сестру. Та вспыхнула, сузила глаза.

– Что это ты, Фроимкэ, вдруг так заговорил? Не споришь со мной… Или знаешь что-то о Сенечке? Рассказывай! – Соня резко поставила рюмку на стол. На скатерти расплылось бордовое пятно.

– Да нет, это я так, – Фроим уже не знал, как отвертеться. – Просто слышал много разных случаев… Всякое бывает… Запишут человека в покойники, а он – раз! – и вдруг домой заявляется.

А после обеда Фроим отозвал в сторонку Бенциона с Яковом – вроде бы подымить на веранде – и рассказал им обо всём, что видел на станции Вапнярка.

– Говоришь, у того парня руки не было? – тревожно спросил Бенцион. – Получается, что в том госпитале у Сени руку отняли.

– Но вся штука вот в чём: нет у меня уверенности, что это Сенька, – понизив голос, чтобы его не услышали остальные Пайкины, проговорил Фроим. – Вроде похож, а вроде – не похож.

– Так проверить надо! – крикнул Яков. – Поехать и проверить!

– Тихо ты, балбес, – беззлобно сказал Фроим. – Конечно, поедем! Только Соне об этом – ни звука. Если это не Семён, она нам не простит.

Решили ехать вчетвером, в качестве «тяжёлой артиллерии» пригласили соседа Колю Марченко, здоровяка с пудовыми кулаками.

– Мало ли что там будет! Может, у этой бабы родня с вилами!

А Соне объяснили, что едут по деревням покупать старую картошку. Мол, до новой ещё дожить нужно, а голод – не тётка, пирожка не поднесёт. Через денёк и отправились. К Вапнярке подъехали в разгар дня. Солнце палило уже вовсю. Вокруг – ни деревца, ни самого что ни есть завалящень-кого кустика. Тоска, да и только. У стены вокзала стояли, прикрываясь платочками, давешние тётки. Скучали – покупателей было маловато. Увидев Фроима, одна из них громко закричала:

– А что я сказала, православные! Вот же он, этот мужик, что про Сергуню Анюткиного выспрашивал! Значит, всё-таки агент! Ох, я и дура! Всё ему, как на духу, рассказала, а он энкаведе привёл!

– Замолчи, бабка! – выдвинулся вперёд Коля. – Чего орёшь зря? Воевали мы с ним вместе, вот хотим повидаться.

– Ага! – подбоченилась стоящая рядом молодуха. – Так мы вам и поверили! Документ давай!

Пришлось Коле паспорт показывать, где было написано: «рабочий».

– Ну, убедились, Фомы неверующие, что я не мильтон? У тех другая запись – «служащий».

– Нет, – настаивала молодуха, – пусть тот покажет, лысый! Шо в прошлый раз меня допрашивал!

Фроим тоже показал паспорт, правда, с меньшей охотой. Женщины, не обратив внимания на его национальность, сразу же успокоились и стали объяснять, перебивая друг друга, как добраться до дома Аньки Коцюбы.

– Вапнярка – это станция, городок такой. А мы сельские, за железной дорогой проживаем.

– Меньше часу ходу. Деревню нашу Речицей зовут, потому как речка там протекает. Войдёте в деревню, третья хата по правую руку. Ставни голубым крашенные. Вот там Анька с дружком вашим и обитает.

– А Сергуня, ну, Сергей по-правильному, сегодня на работу и не приходил. Может, болеет, а может, выходной у него.

– А сметанки с творожком не купите? У нас недорого, вот этот лысый знает.

Еле от них отстали. Шли, всю дорогу обсуждали, какие всё же доверчивые тётки им попались. «Вот так, за здорово живёшь, выложили всё первым встречным. А вдруг мы бандиты какие? А с другой стороны – что бандитам в селе делать? Много ли с того Сергуни с его бабой возьмёшь?»

Только Бенцион Пайкин не принимал участия в разговоре. Был он по жизни молчаливым, громкого слова никто никогда от него не слышал, а тут и вовсе замолчал, с неодобрением посматривая на говорунов. Молился про себя, просил у Бога, чтобы этот парень из Речицы его Сенюшкой оказался. Яков, как две капли воды похожий на младшего брата, но с более крупными чертами лица, сказал:

– Чего уж теперь переживать! Сейчас всё узнаем. И ты, батя, ко всему должен быть готов. Лично я в Сенькину смерть не верю. Вот так.

Солнце ещё только подкатывалось к верхушкам деревьев, когда они подошли к дому с голубыми ставнями. Впрочем, голубыми они были когда-то, а сейчас краска облупилась, и сквозь неё проглядывали тёмные деревянные проплешины.

– Эй, хозяйка! – крикнул Коля Марченко. – Гостей принимаешь?

Лениво залаяла собака, из соседнего двора ей ответила другая. Коля потряс хилую калитку.

– Хозяева, откройте!

Дверь заскрипела, в проёме показалась женщина неопределённого возраста, простоволосая, в потерявшей цвет кофтёнке.

– Чего надо? – крикнула она. – Все свои дома. Кто такие будете?

– Женщина, – вежливо обратился к ней Фроим, – вы Коцюба Анна?

– А если да, так что?

– Сергей дома? Мы его фронтовые друзья, вот свидеться желаем.

Женщина скептически оглядела всю компанию и ехидно спросила:

– А этот, старый, тоже воевал с Сергуней? – и на Бенциона показывает.

– Этот старый, между прочим, его отец, – вдруг выкрикнул Бенцион. – Так пустишь нас в хату? Или силой ломать дверь придётся?

Анна ахнула, засуетилась, чуть ли не бегом спустилась к калитке.

– Заходьте, люди добрые, будьте ласка. Вы и вправду его батька? Сергунька казав, шо никого у него нэма.

Фроим толкнул свояка в бок: мол, с ума сошёл, мишугинер! Зачем раньше времени слова такие говоришь! А вдруг это вовсе не Сенька! Бенцион тихий-тихий, а как глянул на Фроима горячим глазом, как схватил его за руку, сжав до боли, так Фроим сразу понял, что ему лучше попридержать язык за зубами.

– А дэ ж ваш чоловик? – чуть помешкав, спросил он Анну. – Дэ наш боевой товарищ?

– А в хате. Приболел малость. Он же увесь израненный. Контуженный. Вы его не дуже тревожьте. Сергунька! – крикнула она вглубь дома. – До тэбэ гости!

В небольшую комнатёнку со столом, табуретками и русской печкой в углу вошёл парень в гимнастёрке и галифе. Увидев гостей, дёрнул худой кадыкастой шей и сделал попытку уйти. Мужчины, ахнув, в один голос вскрикнули:

– Сеня!

– Семён!

– Сенечка мой! – заплакал Бенцион. – Сын! Живой! Недаром я молился, помог мне бог!

Яков и Фроим бросились к парню, стали его обнимать. Коля схватил его своими железными руками, заорал на весь дом:

– Нашёлся! На радость мамке с папкой! Что ни говори, а Соня это чувствовала. Эх, сердце материнское!

Анна стояла ошарашенная, не понимая, что происходит.

– Какой он вам Сенечка? – тупо повторяла она. – Не Сеня он вовсе! Сергей он. Сергей Борысович.

– Ах, во-о-от оно как! – Фроим даже присвистнул. – Бенька, ты слышал? Борисович! Что скажешь?

Бенцион молча гладил сына по плечу, – худой какой! – едва прикасаясь к пустому рукаву гимнастёрки, словно бы хотел убедиться, что руки там нет. Семён выглядел растерянным, жалким. Он то улыбался, то хмурился, и было непонятно, рад ли он вообще этой встрече. Наконец-то Семён пробормотал: