Терентiй Травнiкъ - Хожу в заштопанных тетрадях…

Свои перлы от гнета чугунных объятий
Отпускаю по ложке в тарелку листа —
И слетают с него балеринками в платьях
Мотыльки новых строчек
с пыльцою стиха.

В день счастливого общенья,
Под ивановскую ночь,
Я пришел из безвременья
В ступе буквы растолочь.
И мазками на бумаге
Класть из музыки слова,
Чтобы в клетчатой тетради
Строчка рифмою цвела.

Мне одиноко, и я отсылаю
Сам себе письма в старых конвертах.
Каждое утро я проверяю —
Нет ли чего для меня с почтой этой.

Я открываю гнутым ключом
Хлипкий, небрежно покрашенный ящик
И вынимаю письмо о былом
И телеграмму – о настоящем.

Так, отвечая письмом на письмо,
Я продолжаю общение это…
Странное дело себе я нашел —
Слать через почту к вопросам ответы.

Нет, не подумайте, я не чудак,
В этих поступках есть скрытая тайна:
Письма уходят порой просто так,
Только приходят они не случайно.

…я поэт-огородник,
На грядках грядущее сею.
И пучки свежих строчек
Шинкую размером в размер.

И иду от семян,
А дальше – от точки – правее
Вывожу в стебель смысл,
Решая, как школьник, пример.

Рассвет. Лежу и слушаю его.
Два – цвет, открыл глаза, впускаю.
Раз – свет, два – цвет… и больше ничего
Сквозь сон с утра я не воспринимаю.

Три – звук, трезвучие, аккорд.
То – пенье птиц, лай пса, мой кашель.
Четыре – метроном шагов,
Премьера дня – дневной спектакль.

В четыре четверти звучит —
Мелодия для пробужденья:
И раз, и два – мне утро говорит,
Но три, четыре – продолжает пеньем.

…я сяду в поезд и уеду умирать —
Граф Лев Толстой
открыл мне этот способ.
Под шум дождя, на девять сорок пять,
Покину свой прекрасный жизни остров.

И остановятся настенные часы,
Последнее дотикается сердцем,
И частота вибрации души
Достигнет с ревом нулевого герца.

Я сяду в поезд и уеду умирать.
Все относительно —
Эйнштейн поведал это.
Быть может, не уеду я, как знать, —
Тогда Она сама придет с рассветом.

В лесу появились сморчки и строчк и,
А я все стр о чки рифмую.
В корзину кладу, как заправский
грибник,
В ошибках бумагу простую.

Когда ее мнешь, сжимая в комок,
Она как сморчок, только белый.
Я даже попробовал взять на зубок:
Безвкусна – наверно, неспела.

Так за день корзину с листами-грибами
Для жарки обычной собрал.
Придется возиться мне с черновиками:
Коль знал бы – совсем не писал.

Так много философии в стихах,
Что пишется все через пень в колоду!..
А надо мной смеется в облаках
Недостижимая поэзией свобода.

Но как бы долго птицей ни летал
Не крапил небо рифмой голубой —
Я мечт своих давно уж генерал,
Ну, а реалий – вечный рядовой.

…я не ведусь на бабьем настроенье,
Как за веревочку по жизненной тропе.
А врубищем врубаюсь, и сомнений
Мне хватит и без этого навек.

Война и Творчество —
две темы вечно рядом:
Одна калечит, душит и громит,
Другая вслед за нею созидает,
Воссоздает, рожает и хранит.

И чем мне чаще видятся увечья
В моей ли жизни, иль в моей душе,
Тем больше я творю на горних высях,
Где не до настроения уже.

Два часа ночи, а я не очень,
Даже совсем спать не хочу.
Два часа ночи – для многих прочерк,
Я ж над столом с дневниками лечу.

Два часа ночи мне ночь подарила —
Каплю прозрачности и тишины.
Два часа ночи тогда не хватило —
Чтобы с тобою не встретились мы…

Жизнь поэта я не заслужил,
Слишком тонко сословие это.
Но скажу вам, что смог ощутить
Лишь в стихах на вопросы ответы.

Ни мазок, ни аккорд, ни наука
Не насытили душу мою.
Только слово, зажатое в руку,
Позволяло держаться в строю.

В междустрочье с лихвою влезает
Все, что мной называется Жизнь.
Так молчанье себя выражает,
Позволяя звучащему быть.

Мои проблемы, собранные вместе,
Стянулись мышцею тугою за спиной,
И держат мое тело под арестом,
И воют заунывно надо мной.

Они скрутились жгутными узлами
На реях позвоночного столба,
И я рублю их спутанность словами,
Чтоб выросла сердечная трава,

И проредился стойкими мечами
Весь этот старокостный бурелом,
Чтоб петь мне песни на пиру с друзьями
За свежеструганым обеденным столом.

Рисую паузы я сломанною веткой —
Так проявляется в стихах моя зима.
С озябших рук и черного берета
Я начинаю вирши и дела.