Терентiй Травнiкъ - Тетрадь на письменном столе

Со мною дождь прошел два километра,
С пяти утра до дома протянулся,
В пути старался он мне улыбнуться,
Но получалось, как-то все не к месту.

Но к слову и к строке
тот дождь пришелся,
Своими струями,
как нитками, пришился,
Поставил мокрую заплатку
мне на кожу,
Чтоб за надежду мне ей зацепиться.

А из дыры торчала часть души
От естества, что без души не может,
Но дождь дыру струями мне зашил
И сделал это очень осторожно…

Пришло время – стала беременна,
А потом разродилась строкой,
А чуть позже – стихотворением,
Стала мамой душа молодой.

Позабыв утонченности лиры,
Эти роды всю ночь принимал
И рожденные четверостишья
Я в тетради свои пеленал.

Простуду жизни я лечил стихами,
Рецепт по-поэтичному простой:
Я принимал на даче вечерами
По два четверостишия с водой.

Лечил ангину я стихомикстурой,
Чтобы избавиться от давней хрипоты,
Я вслух читал фрагменты из поэмы
Ценителям из местной детворы.

Черновики, исписанные мелко,
Я ставил, как горчичники, на грудь,
А в ноги клал рифмованную грелку,
Чтоб до утра хотя бы дотянуть.

Переставь меня местами,
Чтобы лучше понимать,
По словам, слогам и буквам
Ты попробуй прочитать.

Только вряд ли станет проще
Перепутье прошлых лет,
Может, лучше между строчек
Поискать тебе ответ,

Между ребер, тоже можно,
Между небом и землей.
Между будущим и прошлым —
В настоящем мой покой…

Вчера я рисовал стихи.
Не на холсте, не на бумаге
Я рисовал свои стихи…

Вчера я рисовал стихи
Не живописной канителью,
А самой детской акварелью
Я рисовал свои стихи.

Рисунок в воздухе повесил,
И ветер первый зритель был,
И ничего он не ответил,
И ничего я не спросил…

Каплями чернил
Дождь сегодня лил…
Ветер завывал…
Я стихи писал…

В небе лист бумажный,
Черновик неважный,
Вырванный рукою,
Бился со всех сил.

Каплями отточье,
Молнией подстрочник,
Кучностью чернели
Галки на полях.

Словно землепашец,
Пусть пером – не плугом,
Борозду проделав,
Рифму сеял я…

Я долго жду стихотворенье,
Поэтому и заболел,
Когда накопится волненье,
Оно появится во мне.

Потом умножатся страданья,
И в породившем их желаньи
Росточком строчка зацветет,
Стихотворенье – прорастет.

Лежу, болею третий день,
Пью кипяток с лимоном,
Стихи пасти мне стало лень:
Мои стихи в загонах.

Гнать осенью стихов отряд,
Наверное, не стоит,
Но многостишия мычат
И просятся на волю.

Когда-то кнут мой выводил
Слога, слова и строчки,
Теперь он градусник! Стоит
С мензурой многоточной.

Упал удой, очки лежат,
А на полях, как плевел,
Подтеки кляксами торчат,
И стекла запотели.

Осталось выпить аспирин
И потеплей укрыться,
Быть может, с потом выйдет стих,
По строчке надоится…

Я сплю с черновиком в обнимку,
Он не сопит и не храпит,
Лишь слова, слова половинкой
Ворочаясь, порой звенит.

Как мелочью в моем кармане,
Он медью буквенной вздохнет
И, покосившись, скажет: занят!
И снова ангельски заснет.

Но коленкорная пижама
Слегка замнется в рукаве.
И, словно пальчики у дамы,
Покажутся, блестя во мгле,

Две буквы, выпавших из слова,
Того, что я сто раз черкал,
Когда искал я рифму в новом
И слово это расшатал.

Во сне, не сжатые давленьем
Суровой воли дневника,
Две буквы в слове отлетели,
И это буквы «…» и «А»…

15 сентября 2007

Шел… Упало вдруг давленье,
И в глазах весь мир поплыл,
Видно, кто-то взял и вентиль
В венах – взял и перекрыл…

Может, слесарь снова выпил,
Вентиль вправо крутанул.
Я пытался, ты же видел,
Но диспетчер обманул…

Так отбрось же, брат, сомненья!
Это старое кино:
Если в сердце воскресенье —
Не работает оно.

Мне на счастье никто ничего не дарил,
Мне желали его на словах,
Помню я, как оно мне улыбкой светилось
На твоих милых, детских губах.

Я запомнил глаза,
Что смотрели с надеждой
И лучились твоей добротой,
А еще поцелуй твой —
невинный и нежный
И какой-то совсем неземной.

По карте руки, как по карте Земли,
Я лежа блуждал до заката.
И линии вглубь уводили меня,
Не чувствуя, что виноваты.

В моем увлечении этой игрой