Терентiй Травнiкъ - Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2

Есть тишина, что тише тишины,
И в глубине скрываются глубины,
Наивысоты есть у высоты,
Наисильнейшее встречается у силы.
Наимудрейших звали на совет,
Там, где порою мудрость
не справлялась,
И только у любви наилюбовь
Ни разу и нигде мне не встречалась.

Провожать корабли…
И печально, и грустно всегда,
Может быть, оттого,
Что слезами накатна волна?

Не спешат корабли
И вдали белой чайкой висят,
Ты не веришь, но ждешь,
Что море вернет их назад.

Уплывают года —
Твои и мои корабли,
Не достигнут они
Ни глубин, ни небес, ни земли.

Не хранит их следов
Молчаливая вечно вода.
Если б знали они,
Что уходят от нас навсегда!

Есть в каждом стихе особая строчка —
Зародыш для будущих строк.
В ней время свело в единую точку
Дыхание разных эпох.

И ради нее на муки сдаются
И ныне подвижники слов.
Из этой строки ступени куются
Для всех наших первооснов.

Чтоб жизнь поступенчато
к небу всходила,
Бессмертием славя Творца,
Хранится в строке заветная сила
Иного начала конца.

Хранится в строке заветная радость —
Хлебов преломленная новь,
Хранится в строке заветная мудрость
Вина, впитавшего кровь.

И если строкой ваше сердце взошло
По самую суть, а не в бровь —
То знайте: зерно ее слов проросло,
И с вами отныне – Любовь.

И совсем – не «по… ко-ле-но»! —
Предыдущие по-коления.
Может, вовсе не снизу, а сверху? —
Так точней до-колением звать
Времена, порождавшие гениев.
И, расширив мерилами меру,
Нам на карте научных гипотез
Научиться их распознавать.
Я бы все до-колен по-коления
В… По-ко-ре-ни-е объединил
Всех высот, что изгоям и гениям
Сам Господь от колен сотворил.

Звучит Вселенная… На струнах
Играет жизнь потоком света;
Ей бесконечность стала домом,
Законом, точкою, ответом…
И где-то там – на горизонте
Событий нашего пространства —
Сознанье борется за право
Вписаться в вечности убранство.

В августе две тысячи восьмого
Под ночной дождливый перезвон
Отошло от нас живое слово
И спустилась речь на целый тон.
Патриот культуры и Отчизны,
Показавший жизнью, как прожить,
Александр Исаич Солженицын,
Возлюбивший бытие, чтоб быть.
Его проза, свитая в поступок,
Каждым словом в дело проросла,
Следовала с честью неотступно
И народной совестью взошла.

Мое дело – это слово,
Оно к жизни призывает.
Мое тело – это слово,
Оно жизнь провозглашает.
Мое слово – это семя,
Оно сеет и рождает.
Мое семя – слово с делом
В сердце снова зачинает.

У поэта одна беда —
Его любят почти всегда.
Как вино, как вода, как хлеб —
Сотни лет на столе поэт.
У поэта одна беда —
Он съедобен, но не всегда.
Его надо жевать с умом
За накрытым столетним столом.
У поэта одна беда —
Он отсюда, а вы сюда.
Вот поэтому он и любим,
Не приелся, пока один.

Стихи – не рифма и не слово,
А воплотившийся в них дух:
От естества первооснова —
Адамов хлеб под Евин кнут.
Стихи – не мысли в такт размерный
И не стенания души,
А взятый в долг из безвременья
Фрагмент с одним названьем – Жизнь.

Пиши слова, царапай по живому,
По коже мыслию, как мелом по доске.
Стихи взойдут по крику и по стону —
Ростками слезными по горькой борозде.
Поэзия полынна, горечава,
Быть может, и живуча потому,
Что, начиная с самого начала,
Она ведет со смертию войну.
И кровоточит строчками… Но снова,
Бинтуя раны белизной листа,
Она увязывает нитию суровой
Во времени поэта и чтеца.
И в этом многократном восхожденье
К вершине жизни из небытия
Своей эпохи новые ступени
Простой строкой вымащиваю я.

Тем, кто солдат заставляет стрелять
На третьей от солнца планете,
Пусть в этой жизни еще повезет,
И пробудится в душе
Что-то такое, что мучить начнет
За убиенных на свете,
Будет терзать их и ночью, и днем
Совести рай в шалаше.
Ну, а пока им выпала доля
Самого сочного горького горя.

Аты-баты, шли солдаты,
А я с ними заодно,
У них были автоматы,
У меня – веретено.

Я мотал построчно пряжу
И вязал для них стихи,
Они их слагали в песни
От печали и тоски.

Аты-баты, эй, ребята,
Запевайте, когда вам
Пулеметная бодяга
Перегнет жизнь впополам.