Михаил Гарцев - Мои 100 избранных опусов

Отрешусь и зароюсь
в сумрак улиц хмельной,
где ночною порою
я бродил под луной.

Воздух резкий был чистый,
абрис дыма вдали,
и слегка серебристый
шел парок от земли.

И ночная прохлада
в купах сонных дерев…
Сердце вскрикнет надсадно,
в небо выплеснув гнев:

«Где в заоблачных парках
отыщу я ваш след,
этот теплый, неяркий,
искупительный свет?»

Пистолет заряжен,
а кувшин наполнен.
Критик мой продажен,
приговор исполнен.
Палачи в прихожей,
сердце бьется гулко,
то, что было рожей,
стало рыхлой булкой,
то, что было сердцем,
растеклось по полу.
Ты прикроешь дверцу,
взгляд опустишь долу.
Ты прикроешь дверцу
и пойдешь сторонкой.
То, что было сердцем,
прокричит вдогонку:
– Ты прости, дурашка,
что тебя не слушал,
что в компашке с бражкой
заложил я душу.
Не ценил я благо,
что тобой мне дАно,
и стихи слагались
только с полупьяна.
Но всегда и всюду
защищал гонимых.
Творческому зуду
предпочтя рутину,
я не стал поэтом,
да и слава Богу,
видно, в мире этом
есть важней дорога.
Не смотри сурово,
проводи со смехом,
и важнее СЛОВА —
сдохнуть ЧЕЛОВЕКОМ.

Как саркофаг над Чернобылем
мрачным вырос надгробием,
так надо мной мои фобии.
Кто же мне даст ответ?
Скачут вопросы вечные,
словно друзья беспечные,
клятвы звучат подвенечные…
Мягкий струится свет…
Спорю с незримой силою,
плачу и сублимирую,
кто же найдёт мою милую.
Внятная слышится речь:
– Слушай, мужлан неистовый,
коли ты ищешь истину,
коль погрузился в мистику,
должен ты пренебречь
жизни мишурной благостью,
сладкой манящей радостью.
В Лоне Великой Слабости
верен останься Ей.
Это твоё избрание,
мягкое звёзд сияние,
рек полноводных слияние
в мутном потоке дней.
Это Её решение,
тусклое звёзд свечение,
над здравым смыслом глумление.
Чем же ты Ей так мил?
Знать, на тебе отметина,
тает в зубах сигаретина,
стынет на вилке котлетина.
В жилах избыток чернил.
Будут ли в жизни женщины,
будут разрывы, трещины.
Всё, что тебе завещано, —
только Она сбережёт.
Что Вы глядите, архаровцы,
как я шагаю к старости,
я не нуждаюсь в жалости.
Выставьте гамбургский счёт.
В жарких Её объятиях
мне не страшны проклятия
пишущей нашей братии.
Сказано ведь: «Иди!»
Вот я иду и каркаю,
кровью порою харкаю,
где б взять бумагу немаркую.
Нет мне назад пути.

Постиг ты тайны лицедейства,
и вот заслуженный финал:
в восторге рукоплещет зал.
Достигнув в действе совершенства,
гордись, ты про-
фесси-
онал.

И вновь на сцене, в сердце ярость,