Леонид Нестеров - Месяц Безумного Волка

Усядется молча, и черный —
как если бы кожу содрать —
тебя проберет до печенок
земли заоконный квадрат,

затянет протяжно и голо,
метель зажимая в горсти,
унылую песню монгола —
но ты ее в душу впусти!

Так будь же хоть этому верен —
проснувшийся правдой живет.
В конюшне твоей сивый мерин
гнилую солому жует…

Приди, потрепи ему холку,
коль нечего больше отдать,
слезу урони, хоть без толку,
да выразись в бога и мать!

Исполнись хоть этого смысла —
катарсиса в темных тонах,
а ту, что на стенке повисла,
картину Малевича – нах!
***

По вечерней заре кукунулось три раза,
недостроенный дом шевельнулся вдали,
в небесах прокричало: «Гляди в оба глаза!» —
прокурлыкали мне журавли.

Мне смотрелось вовсю, растопырив гляделки.
По всему горизонту, закат теребя,
только мошки летали да прыгали белки —
это ведь не урок для тебя!

Я впустую смотрел, но внезапно под ветром
колыхнулись две ветки впритирку со мной,
запевая зеленую песню об этом —
что стояло меж мной и луной.

Мне судьба ничего показать не хотела,
только голос ее что-то мне посулил —
там, за гранью души, на окраине тела
недостроенный дом проскулил.
***

Те, кто чего-нибудь стоят,
мир этот заново строят,
вроде Большого Фиделя
из маленького борделя.

Те, кто чего-нибудь стоят,
ночью по-волчьи воют,
а те, кто с присвистом дышат,
мечтают залезть повыше.

Те, кто чего-нибудь стоят,
слово несут простое,
а те, кто с присвистом дышат,
книжки умные пишут

про то, как мир перестроят
те, кто чего-нибудь стоят.
***

На ужин закажу-ка я политику —
не забыть бы поперчить и посолить —
и скажу себе, как доктор паралитику:
«Постарайтесь хоть ушами шевелить».

Шевельну рогами и копытами,
подниму высокую волну,
с красной тряпкою и песнями забытыми
я отправлюсь на последнюю войну.

И во мне самом – от памяти до печени —
все ощерится, чему идти на слом,
а винтовками народ очеловеченный
прошагает над моим столом.
***

Что тебе снится, крейсер «Аврора»?
Наверняка не я с седою бородой,
не два моих кота, не три моих актера-
стиховорения, которые нескоро
закончу я, пока что над водой
висящие, как бабочка, в которой
себе мы снились в темноте ночной,
а на рассвете… Что еще за бредни?!
Я на тебе, как на самом себе, стою.
Проигран бой, и я хочу последним
покинуть тонущую палубу твою.
***

«Предприниматель» – слово это дико.
Чем в ухе русского оно отозвалось?
Привычка лгать. Два-три рекламных крика
да вечные «А хули?» и «Авось».

Нехватка чернозема на Руси,
соборности, державности и братства,
зато имеет всяк – хоть не просил —
избыток желчи, бедности и блядства.

Мы издавна с собою не в ладах,
и нас корежит по привычке древней
избыток керосина в городах,
нехватка электричества в деревне.

Происходя от взбалмошных макак,
но к праотцам забывши уваженье,
мы знаем «что», но не умеем «как»,
верченьем заменяя продвиженье.

А жизнь проходит каждый день зазря,
и, соль себе на рану посыпая,
скажу: «Тридцать второго мартобря
медведь во сне взревел, не просыпаясь».
***

Трудно не выть на луну
перед отеческим гробом.
Глядя на «эту страну»,
трудно не стать русофобом.

Трудное мне по плечу,
галстук сменив и рубаху,
память свою залечу,
словно больную собаку.

Вспомню я песню одну —
такие сейчас не поются:
«Трудно уйти на войну,
легче с войны не вернуться».
***

Ни слова, о друг мой, ни вздоха,
судьба – чемодан и вокзал,
на родине будет все плохо,
как Хазин намедни сказал.

На родине будет все скверно,
все беды сольются в одну,
но ты, начитавшись Жюль Верна,
из пушки взлетишь на Луну.

Жидовских банкиров там нету,
и каждый простой селенит
из лунного света монету
чеканит, про жизнь не скулит,

инфляцией пренебрегает
и, щупальцами шевеля,
глядит, как внизу умирает
постылая Матерь-Земля.
Хазинскому форуму

На этом форуме – едри его в качель! —
так много мудрости (греби ее лопатой!),
что самый искушенный книгочей,
слепой, полубезумный и горбатый,
постигнет Истину, которую ничей
не мог доставить возмущенный Разум,
смотревший на эпоху третьим глазом,
кипящий в темноте над унитазом.

Поймет он, что капитализм протух,
бюджет Америки никто не залатает,
но три доллара все же лучше двух,
и, не имея оных, зарыдает.
И каждый здесь, как боевой петух,
бьет в морду и Обаме и Бараку.
Лишь Нестеров, чтоб лично не ввязаться в драку,
взамен себя послал туда свой аватар – собаку.
Разговор с дятлом

Там в городе, а здесь на небесах,
там в скверике, а здесь на перекрестке
души и тела… Я не при часах,
отмерь полвечности, давай-ка по-матросски,
по-сталински за жизнь… О боже мой,
опять наш тет-а-тет не состоялся!
Куда, куда? Добро бы хоть домой,
да нет, он просто как с цепи сорвался.
Он в спешке, на резиновом ходу,
руками в рукава не попадая,
бежит: «Сюда я больше не приду,
не для меня беседа эта злая!»
Вернись домой и, отходя ко сну,
приди ко мне, пока еще не поздно.
«Зачем?» Затем, что дятел бьет сосну,
наверное, для сотрясенья мозга.
Птицы России

Над всей Испанией безоблачное небо,
а над Россией – черт ее возьми! —
Дериватив барометр понижает,
седой, но черный, Шев разинул клюв,
как птица Пенис, вставшая из пепла,
кружит – тяжелый, словно мокрый снег —
и каркает: «Кто виноват? Что делать?»
Подохли Алконос и Гамаюн,
а Сирин нервно курит в коридоре,
посматривая в потолок – когда ж
откроется безоблачное небо?
Рах с Метом клювом гирю теребят,
надеются ударить ей по рынку,
оправдываясь, словно канарейки —
мол, гвозди нынче так подорожали,
что для постели не укупишь их.
Лишь Нестер подозрительно нетради-
ционное чего-то там клекочет
и торт с названьем «Птичье молоко»
не то чтобы с тоской, но вспоминает.
***

Либо время прокисшее, либо
я всегда против шерсти пою,
только бледная немочь верлибра
раздражает щетину мою.

Наползает, безлик и бесцветен,
на язык этот чуждый налет,
а поэты – беспечные дети:
кто его не сотрет, тот умрет.