Елена Рид - Заповеди речи. Книга стихов

Моя луна покинула меня.
Пока не знаю, к лучшему ли это.
Я на свое письмо не жду ответа,
Как не дождусь прихода дня,
В конверт окна удар лучей,
окно конверта
и отворот воротника,
и поворот наверняка…
Не заблудись.
Воспламеняя, трогала запястья,
браслетами железными звеня.
С такой усмешкой дивной.
С плохой улыбкой
ненасытной лени,
моя луна меня опередила,
и ускользнула серебристой рыбкой.
Моя луна покинула меня.

Досужие пусть мелют языки,
Пленяясь неразгаданной загадкой,
Но впитывать тепло твоей руки,
Беспомощной и столь на ощупь гладкой,

И аромат божественных волос
Вдыхать, луны сиянием облитых,
И голос твой, трепещущий от слез,
Не прерывать: в одном движеньи слитых,

Читать твои уступку и отказ
(Я наблюдаю за тобой украдкой —
Для этого не требуется глаз) —
Вот для меня вершина муки сладкой:

О слепоте нимало не скорбя,
Тебя не видя, чувствовать тебя.

Прояви силу воли. Хотя бы один вечер
Не гляди на него в собрании мертвецов.
На пиру нечестивых не слушай его речи,
Посвяти свое время почтению праотцов

И пророков прочтению. Право, тебе воздастся.
Перестанут болеть глаза, прекратят ныть
Твои руки, полны желанием. И бояться
Перестанешь сама, что он больше говорить

Не захочет с тобой, и вдруг обольет презрением,
За то, что ты так несдержанно жаждешь встречи.
Прояви силу воли, побереги зрение —
Не смотри на него хотя бы один вечер.

А ты – спи… проснешься – не открывай глаза,
как в голливудских фильмах, распахивая их сразу оба.
Какая у тебя отточенная слеза,
она, как копье, вонзается мне под ребра,

мой щит отброшен, я выбита из седла,
на кресте себя, каюсь, даже воображала,
все, чего я ждала – твоего кинжала,
твоего милосердия – вот, чего я ждала,
но этого мне оказалось ничтожно мало.

Любимые не чувствуют любви,
они настолько свыклись, слиплись, слепы
и глухи, ощущения в крови
все лгут, беспечны цели и нелепы
пустые стрелы, выдранные вдрызг
из ран разверстых вспоротой одежды,
клоками кожа, новой плети свист,
моя любовь – как ненависть невежды,
но сам я добродетелен и чист…
ничком повержен, навзничь опрокинут,
прикосновений не узнавший лист,
белее снега, скомкан и покинут,
не взят, не выбран… где теперь травы
сухие стебли – в пламени пожара,
влюбленные не чувствуют, увы.
Мне для тебя ни жала, ни кинжала
не жаль, – и там еще нежнее кожа,
где прикасались сдержанней и строже.

Смешно, смешно, невыносимо,
Неотразимо, по любви,
Давай сюда глаза красивые
И губы теплые твои,

Да, по частям любить нелепо,
Пожалуй, лучше целиком.
– Куда с тобой поедем летом?
– А хочешь кофе с молоком?

И шар земной нам будет светом,
А не бесцветным уголком.

Хотела что-то изменить,
меня хватило ненадолго,
где много слов и мало толка,
искать, надеяться, винить
кого-то, искреннего чувства
ждать, разжигать чужой камин,
ходить, как кошка от искусства,
по крышам тем же и одним,
кто обезвожен, обесцелен,
кто потревожен, обесценен,
и под прищуром, под прицелом,
под жадным кошкиным зрачком —
я обойду того сторонкой;
а помнишь, я тебе сестренкой
была, и черною воронкой
нас засосало в этот дом.
И воронок остановился,
такой же черный, как дыра.
Ты улыбнулся и простился,
я а рыдала до утра,
забыв, что это лишь игра…

Завяжите мне голову плотно,
перекрестите плоть,
босоногое я животное,
не могу его побороть,
я от страсти еще нелепее,
я меняю за цветом цвет,
я за серым голубем следую
коготь в коготь и след в след.
я просачиваюсь в тебя мыслью,
в волосах твоих лентой вьюсь,
на губах моих ветер кислый,
облизала бы – но боюсь —
это крови запах нечистый,
это пройденных сотни стран,
это выстрел, глухой выстрел,
это песня сквозных ран,
это Лоуренс Аравийский,
предводительствующий караван…
Потерялась. Пустыня, камни,
скорпионы, слюда, ками,
откуплюсь ли слезой, деньгами,
или шуткой или словами,
вот и звезды над головами,
и, вращаясь еще неистовей,
распахнулись шатры небесные,
побывала твоей невестой,
побывала твоей песней,
побывала водой жаждущему,
подавала себя страждущему,
не сбивалась и не сбывалась,
с голых скал обвалом срывалась,
не преследовала, не скрывалась,
вот и память, и пламя, плотно,
полотном
охватило мою голову,
я запомню тебя – голого —
и запомню тебя – потного —
во чреве пустыни сущего,
страдание мне несущего,
а потом…

Становилось горячо, и не раз.
Я не знаю твоего языка.
Не отводишь немигающих глаз,
И накатывают издалека,

И охватывают волны стыда,
Пол холодный под ногами горит.
Обещала: «Никогда! Никогда».
Но и свой язык уже позабыт.

Побудь со мною. Мальчиком и псом.
Побудь со мной – тигренком и волчонком.
Лети со мной, как ангел, невесом,
Взирая гейшей из-под длинной челки.

Не увлекаясь прелестью игры,
Войди со мной в пространство отражений,
Там жар пустынь, опасности сражений,
И там – такие странные миры!

Любовь, пустые разговоры,
Пустые взгляды и слова.
Я так ищу хотя бы ссоры,
Но ты глядишь едва-едва

Из-под поднадоевшей челки,
Все так же равнодушно-мил,
Как волк на новогодней елке,
Который зайца укусил,

И хрустнул хрупкий бок стеклянный,
И раскололась голова
От этой боли безымянной…
А ты глядишь едва-едва.

Ворожила, растягивая слова,
Вот и доколдовалась, допрыгалась:
И болит горячая голова,
И нога конвульсивно задрыгалась,

(Как лягушки Луиджи Гальвани…)
Не смотреть на одном диване
Черно-белую «Дяди Вани»
Постановку в Театре Сатиры
(На канале «Культура»).
Не смотреть, как в жерло мортиры,
В каждый зрачок твой черный.
Почему ты такой упорный?
И бесстрастный, и вор проворный.
А я – безнадежная дура.