Валерий Скоров - Хрупкие времена (сборник)

За каки-таки заслуги
К нам повадились ворюги.
Два захода только за год,
Пошло, зло берёт.
Не успеешь опериться,
Глядь, они спешат явиться,
И берут, не наши други,
Вещи первый сорт.

Ну разочек, допускаю,
Их профессия такая,
Каждый делает, что может,
Кто на что горазд.
Но зачем же повторяться
и на нас тренироваться,
Вы бы лучше в дом носили
Что-нибудь для нас.
Может, мстить угодно сэру,
Грабь – они из эсэсэру…
Да, у них не то сознанье,
Кровные враги.
Навалились на свободу,
Нахватали, нет проходу.
Это мера воспитанья,
Хапать не моги.

Ишь, чего насочиняли,
Как сурово воспитали.
Ладно, ладно, мы посмотрим,
Чья ещё возьмёт.
Коль свобода, так свобода.
Закажу себе с завода
На турели-карусели
Синхропулемёт.

Дрожит в ночи сухой листочек клёна,
Столица с головы до пят дрожит,
По улицам пустого Вашингтона
Неспешно едет грозный хан Бахыт.

Следы ракет на войлочной попоне,
По ветру хищно стелется бунчук,
Орда гуляет нынче в Вашингтоне,
Отбившаяся начисто от рук.

Напоим мы коней в Потомаке,
Бурдюками осушим Гудзон,
Мы татары – охочи до драки
С самых варварских, диких времен.

И вся цивилизация разбита,
Включая и Москву, и Ленинград,
Туфло целует грозного Бахыта
Плененный, заарканенный Сенат.

Костер… а молодая кобылица
Кумыс кипучий воину отдаёт,
Уснули звёзды, хану лишь не спится,
Весь мир у ног – и… кончился поход.

Ох, напоим коней в Потомаке,
Бурдюками осушим Гудзон,
Мы, с Востока, охочи до драки
С самых варварских, диких времён.

Я на службу хожу, как и все, по утрам.
В кабинете приказ на столе,
Под приказом есть подпись,
Знакомая нам,
Кого нынче поставить к стене.

Секретарша приносит мне утренний чай,
На меня строго Феликс глядит.
Я звоню, взвод четвёртый.
Пришли мне, Нечай,
И хватаюсь за грудь, там болит.

И неспешно шагаю в подвальный этаж,
Захожу в исполнительный зал,
Крепок он и надежен,
Как старый блиндаж.
Тих, пока я команды не дал.

Вот гремят на подходе железом шаги,
Взвод четвёртый пятёрку ведёт.
У меня есть приказ.
Это наши враги,
Враг, и только, сегодня умрёт.

Я читаю последний для них приговор,
Мне не жалко таких молодцов,
Большинство прячут взоры
От взгляда в упор,
И не многие смотрят в лицо.
Залп! Не думай, ребята, а помни устав,
Кто раскиснет, сам встанет к стене,
Так лет тридцать назад говорил комиссар,
Дав винтовку проклятую мне.

Тридцать лет день и ночь пули бьют по стене,
И маляр белит к праздникам зал.
Тридцать лет что-то тёмное снится во сне,
Как однажды начальник сказал.

А сегодня, да что там, какой разговор,
Встал начальнику стенки как гость,
Самолично исполнил ему приговор,
А внутри у меня порвалось.

Ничему не учился я, кроме стрельбы,
Как же это, никак не пойму,
Где сегодня свои, где сегодня враги,
И сегодня стрелять по кому.

Я на службу хожу, как и все, по утрам,
Тридцать полных зачтётся и мне,
Приговор приведу в исполнение сам,
Нет, меня не поставят к стене.

Вот нынче времечко, друзья,
Нести на короля,
Король, да он не человек,
Какой он, к чёрту, человек,
Всяк знает, что не человек,
А паразит и тля.

Другое дело, вождь у нас,
Его ты не хули.
Всегда он думает о нас,
Всегда заботится о нас,
И день и ночь и каждый час,
Не то что короли.

А жрачки нет, и нет шмотья,
То мудрый вождь спешит
Людей пристроить в лагеря,
Простые наши лагеря,
С охраной даже лагеря,
Где каждый будет сыт.

Да он доступен, как кино,
И каждый его зрит.
Смотри, как дядю развезло,
Какое сытое мурло,
До слез привычное мурло
По всей стране висит.
Да он же плоть от плоти Наш,
Не то что короли,
Не просто так вошёл он в раж,
Не просто так мордует нас,
Не просто так дурачит нас,
Мы сами помогли.

Учились с этим парнем в институте,
И был он так, и не хорош, ни плох,
С ним можно было рейс пожить в каюте,
И по рублю он, кажется, не сох.

Нормально. Поддавали где попало,
Ни больше и не меньше всех иных.
Экзамены сдавали натри балла
И бутерброд делили на двоих.

Закончилось бездельное ученье,
Я, как всегда, пропал в своих морях,
А он нашёл другое увлеченье,
И дело было даже не в рублях.

Однажды мы компашкою весёлой,
Изрядно нагрузившись в кабаке,
Забыли напрочь путь к родному молу,
И взяты были хором, налегке.

До отделения, там разговор короткий,
Холодный душ и жёсткая кровать,
Наутро: протоколы, штрафы, шмотки –
И можно всё сначала начинать.

Спешу на выход, но сержант ехидно:
«Прошу вас задержаться, гражданин,
Вас ждёт инспектор, ах, как не солидно,
А впредь не попадайся, сукин сын».

Вхожу, сидит мундир. Ба – мой сокурсник,
Тот самый, с кем делил я бутерброд.
Привет. Привет. Устроил ты капустник,
Но не волнуйся, дело не пройдёт.

Я дал распоряженье – шито-крыто,
Ни штрафа, ни письма на пароход,
Считай, что наша булка не забыта,
Прими стакан – и голова пройдёт.

Я был растроган, доложу вам честно,
Не ожидал – мундир, а человек,
Ты извини, я перебрал, конечно,
Но не забуду этого вовек.

Расстались в лучшем виде, как мужчины,
Опять работа, пьянки, рейсы, жизнь,
Но я увлёкся вредной писаниной,
Про голову, где гниды завелись.

И вот, однажды возвращаюсь с рейса,
Меня от трапа, с ходу, в воронок,
Да, трезвого, и ты, браток, не смейся,
Свезли туда, где шьют по росту срок.

А там – там разговор ещё короче,
Не за стакан, не страшен им стакан.
И ребра мне считал четыре ночи
Мой однокурсник Коля-капитан.

Господин генерал,
Разрешите обратиться,
Смотрите, как вдохновенно земля
По весне клубится,
Как раскрывается, улыбаясь, цветок,
Как лужа увлечена пузырями своими,
А птица строит гнездо…
Понаблюдайте за ними.

Генерал, свейте гнездо,
Могилы, вдовы, награды, парады,
Ей-богу, это не то, не то,
А гнезду будут рады.

Когда бродил я между белых юрт,
Подумалось мне как-то сгоряча:
Не может быть, чтоб ждал колхоза курд,
абсурд,
И лампочку пусть даже Ильича.
Не любит курд обобществлённый скот,
А любит самосад и самосуд,
Ох, курды не сознательный народ,
и вот
Бездерективный обожают труд.
Какой-то там паршивый феодал
Дороже им работника ЦК.
Берёт курдючник добрый самопал,
наповал
Бьёт «друга дорогого», как врага…
А в прессе официальный лизоблюд
Поносит пастуха и дикаря,
В ушко пролезет, даром что верблюд,
этюд
Идёт ему за тридцать три рубля.
А наши парни словно в культпоход,
А там чужая дыбится земля,
И трупами кончается поход, расход
Ложится на российские поля.
Афганки… любят камень изумруд,
Волжаночки – платочек расписной,
А курды женихов в ущельях ждут
и бьют
Законно на земле своей родной.