Виктор Моспан - Путь. Стихи

Солдаты шли, сутулы, хмуры,
Дорогой чести – до конца.
Солдаты шли —
И пули-дуры,
Тупые капельки свинца,
Расплющивались о сердца.

Молва идет,
Красивых редко милуя.
Но что бы ни было,
А грязь уйдёт под снег.
И будет жизнь светла —
белей, чем лилия,
А эта женщина – чиста:
безгрешней всех.

Ночь,
Ты хороший собеседник,
Понимающий всё на свете.
Ты видела столько,
Что почернела от горя.
Да и как такою не стать,
Замаливая грехи —
Чужие грехи.

Ночь,
Ты хороший собеседник,
Потому что умеешь слушать.
Среди людей не часто встретишь таких.
Люди суетливы.
Да и какое им дело до чужих мыслей —
Хватает своих забот.

Ночь,
Ты хороший собеседник —
Ни разу не перебила меня.
Но отчего ты всегда соглашаешься?
Знаешь, я не могу, как ты,
Мудрость хранить и копить.
Жаль, что мы только вдвоём.

Отхлынула любовь, как полая вода.
В привычном русле жизнь течёт —
Нетороплива,
Как будто и не знала никогда
Волнующего празднества разлива.
Но память не даёт покоя мне:
Напоминает властно о минувшем…
Река спокойна.
Что-то в глубине —
В потоке, притворившемся заснувшим?!

Пора приниматься за дело —
Уже зазвенела струна,
Каким её ветром задело,
Не важно тебе, старина.

Ты знаешь: и счастье, и горе —
Всего лишь пустые слова
Для музы, которая вскоре
На душу предъявит права.

Гроза идёт —
Смеются глаза,
Хохочут груди,
Ноги пускаются в пляс:
Молнии,
громы,
ливни
И —
непокорный плащ.

Проходит взвод, равненье сохраняя.
От шага строевого пыль столбом.
Но наша песня – песня строевая —
Как жаворонок в небе голубом.

Её легко выводит запевала,
И за собою нас ведет она
До скорого желанного привала,
Где мы поступим под начало сна.

А поздней ночью, спящих согревая
Мелодией, что теплится в душе,
Мужская песня – песня строевая —
Звучит как колыбельная уже.

Живу – сгораю. И сгорю.
А мог бы с тихою душою
Встречать спокойную зарю
Над безмятежною рекою.
Забыть бы смысл крамольных слов,
Что мне природа нашептала,
Когда счастливый рыболов,
Я шёл сквозь ливень краснотала.
Хрустел крупитчатый песок,
Восток алел – уже светало.
– Пораньше б выйти на часок, —
Я шаг прибавил запоздало.
Пахнуло сыростью речной.
Ещё минута – через лозы.
И я, от радости хмельной,
Сквозь навернувшиеся слёзы
Глядел, не видя ничего.
Смеялся, плакал, как в дурмане.
Кричал – и эхо: «О – го – го!»,
Как друг, откликнулось в тумане.

– Вот иду я – самый первый снег,
Чистый, беззащитный, обречённый,
Гибну, тая на глазах у всех,
На земле, угрюмой, грязной, черной.

И не пробуйте меня спасти,
Стряхивая на крыльце с одежды.
Я, как видно, обречён идти
Без любви, и солнца, и надежды.

Поглядите лучше —
Тает снег,
Смешиваясь с грязью под ногами,
Просто снег, идущий раньше всех, —
Перед настоящими снегами.

Спасибо жизни!
Мне она дала
И дружбу, и любовь —
Как два крыла,
Они меня несли по белу свету.

А после всё, что возвела, смела:
Любовь убила, друга отняла,
В пустыню превратив мою планету.

И я теперь один во всей вселенной,
Зато уже не корчу мудреца,
А думаю легко о жизни бренной,
Как сирый нищий, спущенный с крыльца.
Пускай меня любовью да изменой
Актерка-жизнь пытает без конца,
Спокойно я слежу за Мельпоменой,
Чтоб душу разглядеть в игре лица.

Ещё капели канитель,
Ещё грачи не прилетели —
Осталось несколько недель,
Но это трудные недели.

А там нагрянут чудеса
В награду за упрямство веры
В сияющие небеса
И воскресающие скверы.

Печаль развеется, как дым.
И перед взором изумлённым
Весь мир предстанет голубым
И торжествующе зелёным.

Я вспомню забытое что-то
И в мыслях пройдусь по годам,
Но в прошлом зияют пустоты,
Как будто и не был я там,
Как будто я прожил неделю,
С натяжкою – две кое-как…
А прочее скрыто метелью,
Царящей в мирах и века.

Зимой в столице туго,
В края бы потеплей,
Но знать не хочет юга
Московский воробей.

Зима пришла?
Но стуже
Давно царить пора.
Случалось много хуже,
А он был сыт вчера.

И так ли страшен голод,
Когда кругом свои —
Чуть зазевался голубь —
Пируют воробьи.

В метель и в день погожий
Не ведает скорбей
Взъерошенный, продрогший
Московский воробей.

Живёт – и горя мало.
Живёт – по мере сил.
Ни кошка не поймала,
Ни голод не сгубил.

В моей квартире, словно в склепе.
Здесь только тело без души.
Ты видишь, болен я, Асклепий,
Лекарство, что ли, пропиши
На спирте, древнее, простое
Из тех, что жгут, как зной в аду.
Быть может, в горестном настое
Я утешение найду.

…Явилась тень – и Эскулапу
(А то был он, добра адепт)
Пришлось привычно сунуть в лапу —
Иначе не достать рецепт.
Я по латыни знаю малость,
Чтоб сигнатуры разбирать,
И по складам прочёл – о жалость! —
С 2Н 5ОН.
Опять.

Не просто наша близость начиналась:
Казалось, все случалось на веку,
Но жизнь столкнула женскую усталость
И злую холостяцкую тоску.

Из них не просто высечь искру счастья,
Залог неугасимого огня.
И надо было перевоплощаться —
Не внове для тебя и для меня.

Мы так с тобой талантливо играли!
И вскоре доигрались до того,
Что стали забывать свои печали,
И лишним оказалось мастерство.

Мы поняли, что прошлое – пустое,
Ведь прежний опыт мы копили врозь.
Его забыть – вот самое простое…
И только это нам не удалось.

Дожди идут,
И я иду неспешно,
Возможно, вечность, может, полчаса.
Но час пробьёт – и мы уйдём, конечно,
В могилу, а потом на небеса.

Но там тоскливо в ясную погоду:
Под солнцем жарко, тени не найдёшь.
И буду я блуждать по небосводу,
Пока не встречу теплый майский дождь.
И с ним в обнимку,
Словно два матроса,
Подвыпивших, беспечных,
Мы сойдём
На эту землю,
Где легко и просто,
Где так любил я мокнуть под дождём.