Илья Рейдерман - Из глубины. Избранные стихотворения

Складываясь, как перочинный нож,
и с усилием распрямляясь опять —
я ещё понимаю, как мир хорош,
я ещё не устал его обнимать.
Потому что понять – без объятий нельзя.
Не сложившись вместе, не став одним.
А иначе – взглядом холодным скользя,
только то, чем не обладаем, храним.
Снова яблоко Ева Адаму даёт.
И сказать не могу, что неправ Адам.
Как узнать, каков не съеденный плод,
если он и не прикоснулся к устам?
Пусть другие тащат докучливый груз,
как будто выполняя какой-то урок, —
этот мир прекрасен на цвет и вкус,
хоть, увы, ничего не сумеешь впрок
запасти. Что ж, гляди до боли, дичай
и тому, что, увы, неподвластно уму,
отдавайся весь. Не молчи, отвечай,
пересохшим ртом – отвечай всему…

Взбираюсь на стотысячный этаж.
Пешком. Лифт не работает. Ступеньки
считаю, как иной считает деньги —
подробно. Вот он, путь привычный наш.
Страдай, чтобы подняться чуть повыше.
Трудись и мысли. Пониманья боль.
Ещё ступенька – к небесам поближе…
Чем выше, тем труднее – вот в чём соль.
Присесть ли на ступеньку, отдохнуть,
забыть ли о своём предназначенье,
иль задыхаться, продолжая путь,
всё принимая – радость и мученья?
…И на площадке между этажами
уже я вижу город с высоты —
фрагмент, что заключён в оконной раме,
объёмы зданий среди пустоты.
Так грустно с высоты на всё глядят
твои глаза, омытые слезами!
Но на душе легко – в ней мир и лад,
она – между землёй и небесами…

Как трудно, Господи, как трудно…
Как чудно, Господи, как чудно…
Два голоса. А вместе – жизнь моя.
Так и живу, от мира не тая
ни горя и труда, ни радости и чуда.
Два голоса. Как ни было бы худо,
всё думаю, что мир не так уж плох…
Два голоса – как выдох и как вдох.
Как ночь и день. Как жаркий свет – и тени.
Страданье – и любовь. Двух голосов сплетенье.
Мелодия, в которой жизнь и смерть.
Ах, жить бы, не скупясь и не итожа…
И пусть порой трудна земная ноша,
но как чудна небесной выси твердь!

Очень рано. Вставать ещё жалко.
Длить бы тонкую ниточку сна.
Но грохочет бетономешалка,
воздвигается будней стена.
Нужно встать, не ворчать и не охать,
повседневные делать дела.
Деловитый докучливый грохот,
нескончаемо воет пила…
И пора погружаться в заботы,
о насущном тревожиться дне.
Ах, какие хрустальные ноты
в оборвавшемся слышались сне!
Ты, душа, их тихонько напой-ка,
и забудь поскорее о том…
Эта жизнь – бесконечная стройка.
Строим дом. Только в нём – не живём.

Я сплю на дырявом диване,
пружина вонзается в тело.
Судьбе благодарен заранее
за всё, что дарит неумело,
что нехотя мне и не щедро
даёт (скуповата старуха!).
Достаточно тёплого ветра,
что нежно касается уха.
Достаточно ветки зелёной
и неба клочка голубого.
Душе, безответно влюблённой,
достаточно знака любого.
И если порою не спится
на этом диване дырявом —
готов ко всему, что случится,
уже не желая быть правым.
Бог с нею, моей правотою.
О, выдюжить, выжить, держаться!
И пусть я немногого стою,
а всё-таки грех обижаться…

Проходит день, проходит жизнь
(как жаль – всего одна!)
И в ведомости распишись:
всё получил сполна.
Вот солнца луч, вот ветра свист,
вот неба синева,
трепещущий на ветке лист,
зелёная трава,
и снег, и шум дождя, и гром,
и осень, и весна,
и Космоса просторный дом,
в котором – тишина.
Вот детский смех, вот юный бред,
вот повзрослели мы…
Любовь и боль, надежды свет
и непроглядность тьмы.

Жизнь, покидая тела оболочку,
со мной расторгнув временный союз,
почти ежесекундно ставит точку.
Боюсь итогов. Точек я боюсь.
За каплей капля, как вода из крана,
уходит жизнь. Я капли соберу.
Стихотворенье – жизнь в тебе сохранна,
ты чаша, что полна. Когда умру —
пусть кто-то припадёт к тебе губами,
большой и жадный делая глоток.
Ты – жизнь в строфе, ты как картина в раме,
ты тайно разместилась между строк,
о чём как бы не ведает бумага.
Я из сосуда лью тебя в сосуд.
Мгновенье бытия. Бесценнейшая влага.
Тебя лишь рифмы лёгкие спасут.

Бытия заповедного край.
Здесь живи и здесь умирай.
Пусть тебе и сам чёрт не брат —
но нельзя и шагу назад.
И гляди, как дитя, в просвет,
что открылся среди облаков.
Ничего другого и нет!
Ты не знал: мир всегда таков.
Он таков – и хвала бытию,
открывающемуся тогда,
когда можешь стоять на краю
и на мир глядеть без стыда.

Поёт невидимая птица.
С небес нисходит тихий свет.
Листок древесный шевелится.
Вот – песня есть, а птицы – нет.
Жизнь, своего певца не выдай!
Жилец, что пущен на постой, —
он так живёт, никем не видим,
он прячется в листве густой.
И, с ветки прыгая на ветку,
капризен и нетерпелив,
он ни за что не хочет в клетку,
просторы новые открыв.
… Листочек со стихотвореньем —
в нём зелень и лазурь небес,
в нём зарифмовано мгновенье.
А где поэт? Поэт исчез.
В век умноженья и деленья
идёт мимо поэтов люд.
Иные, может, поколенья
те буквы чёрные склюют?
Но кто из стопки книгу вынул —
пусть хоть на миг богат, как Крез!
А где поэт? Неужто сгинул?
Он вжился в жизнь – и в ней исчез.
Покуда в мире песня длится,
не пропадая без следа,
поэт – невидимая птица —
летит неведомо куда…

Живёшь, зарывшись в будни, словно крот.
У этой жизни – беспощадной норов.