Юрий Саваровский - Избранное

Деревня, ночь, и кваканье лягушек,
Ночной фонарь чуть освещает пруд,
Да отплеск фар от редких легковушек
Выбеливает листьев изумруд.

Гляжу в окно: журавль у колодца,
На сером небе ни одной звезды,
На взгорье мерин в темноте пасётся,
Освободившись от дневной узды.

Под сенью лип припрятались избушки,
В них света нет, деревня спит давно.
Висячий рельс тревожной колотушки
Напоминает старое кино.

И первобытность деревенской ночи
Зажала душу обручем тоски.
Как гулко сердце в немоте клокочет,
Как бьётся кровь горячая в виски.

Дождь прошёл, и радуга повисла,
Засверкали глянцем тополя.
Жизнь моя, напрасно ты прокисла,
И напрасно потерялся я.

Горизонт от туч освободился,
Заиграл весельем неба шёлк.
Что ж ты отчужденьем оградился
И в себя безвременно ушёл?

Встрепенулись ветки краснотала,
Заплясали в зеркале реки.
Вытряси с души своей усталость
И себя на дело обреки.

Ветерок замолк на перепутье,
Он уже шарахаться устал.
Всё нормально, и по самой сути,
Ты ещё ни в чём не опоздал.

Российская святая глухомань,
Мир чистоты и мир уединенья,
Там мятный дух от деревенских бань
Твоей душе даёт успокоенье.

Там в буйстве красок полевых цветов
Гудят шмели и мельтешат стрекозы,
Преобладанье северных ветров
И по зиме трескучие морозы.

Давно к селу дорога заросла
И покосились древние избушки,
Одна лишь треть осталась от села
И в этой третьи лишь одни старушки.

Деревня запустения молчит,
Никто молчанье то не нарушает,
Лишь иногда, сердит и нарочит,
Собачий лай округу оглашает.

У деревень судьба предрешена,
Их время за ненадобностью рушит.
Настоянная зноем тишина
Закладывает, как в полёте, уши.

Который год, и всё в последний раз,
Я вижу их, они подобны раю,
Века ушли, и вот уже при нас
Они с покорством тихо умирают.

С дождями октября меня терзает грусть,
Блажит душа и замирает сердце.
Как в бездорожье заплутала Русь,
Так вот и я, куда не знаю деться.

Умом я понимаю, что ничем
Я воскресить веселие не в силе.
О, как я тих! О, как прискорбно нем!
Торчу, как крест столетний, на могиле.

Иду смиренно на глухой погост,
Что притаился сбоку у церквушки.
Здесь я один. Я здесь проезжий гость,
И нет в кармане ни одной полушки.

Нет, не глухой я. Нет, я не слепой,
Нет, я не попрошайка и не нищий.
Не нарушая пращуров покой,
Я надписи замшелые очищу.

И вглядываясь в чьи-то имена,
И считывая жизни чьей-то даты,
Я в отрешенье чёрном, как монах,
Предстану перед вечностью распятым.

Душа и мысль на глубину веков
Всего на миг готовы опуститься,
Но от тяжёлых роковых оков
Не смогут никогда освободиться.

Я много в жизни упустил
Не оттого, что не хватало сил,
Не от того, что был во всём умерен,
И в правоте поступков не уверен,
Не оттого, что не терзал я душу.
И часто был по жизни непослушен,
И что не льстил, и многое прощал,
И никому любви не обещал,
Не оттого, что счастья не достоин,
А потому, что просто я не воин.

Стихами я переболел,
Они застряли комом в горле.
Ах, сколько ж выпущено стрел
В унынье, в радости и в горе!
Так сузился видений круг,
Замкнув обычное, пустое,
Что мысли ничего не стоят,
В них нет ни радостей, ни мук.
Где твои праздники ума,
Где пилотаж души небесной?
Одна сплошная кутерьма
В квартирке маленькой и тесной.
Но вот последняя строка
К выздоровлению взывает
И саркастически взрывает
Тоски холодной облака.

Я, как конь в открытом поле,
Чуткий и встревоженный,
Поскакал бы я на воле,
Только вот стреноженный.

Я, как заяц-непоседа,
Потрусил бы в ближний лес,
Только волк пойдёт по следу
И меня, зайчишку, съест.

Я, как птица, громогласен,
Так мне хочется взлететь,
Только я собой не властен —
Клетку мне не одолеть.

Я, как лебедь величавый,
Пофасонить что бы мне?
Только змей золотоглавый
Притаился в стороне.

Я, как кошка-лежебока,
Что мне сладко не поспать?
Только вот кусают блохи,
Мне же некого кусать.

Корову кормили капустой,
Умытой обильной росой,
И вместе с жевательным хрустом
Корова предстала козой.

Корову кормили морковью,
Кипела от вкуса слюна,
И вместо походки коровьей,
Как заяц скакала она.

Корову кормили арбузом,
Такой замечательный плод!
Корова же маялась пузом,
Из вымени лился компот.

Корову кормили бананом,
Такая заморская муть!
Корова ушла к обезьянам
И била копытами в грудь.

Корову кормили колючкой,
Одним из противнейших блюд,
И стала корова та злючкой,
Плевала на всех, как верблюд.

Корову кормили мочалом
И мягким, и гладким, как шёлк,
Корова совсем одичала,
И выла она, будто волк.

Один только инок смиренный,
Что скит обживал далеко,
Корову кормил сочным сеном
И цельное пил молоко.

Распелся утром залихватский
В кустах малины соловей.
Он не какой-нибудь кабацкий,
Он самых голубых кровей.

Такие выдаёт рулады
И так захватывает дух,
Что безразличный, глуховатый
К нему прислушался петух.

В ответ жерёбая кобыла,
На днях готовая рожать,
Слегка копытами забила
И начала тихонько ржать.

И также я, боясь потери
Его высоких, чистых нот,
Душой токую, как тетеря,
Разинув от восторга рот.

Я весною словами богат
И, как мастер, рукой вдохновенья
Драгоценный вкрапляю агат
В ожерелье стихотворенья.

Я отдам своё сердце стиху,
Свет души своей искренней вплавлю.
Не берусь подковать я блоху,
Но плясать непременно заставлю.