Олег Тупицкий - Способы изложения

Здесь гаснет небо в свете фонарей.

Слышишь – колокол очнулся
у Святых Петра и Павла.
Звёздный атлас покачнулся —
в руки яблоко упало.

Значит, предыдущих восемь
умерли в своих постелях,
и домой вернулась осень —
время думать о метелях.

Где размазаны капли – катит мутный поток.
Где великие цели – важен только итог.

Где случаются волки – появляется страх.
Где не знают о небе – говорят о деньгах.

Где опустятся руки – протечёт потолок.
Где кончается выдох – начинается вдох.

Сплю – не сплю, еженощно,
как слепого коня,
одноглазый извозчик
погоняет меня.

И по торной дороге
с песней из-под дуги
волоку свои дроги
и считаю круги.

Всеми звуками своими
необъявленной войной
Ваше дьявольское имя
тяготеет надо мной,
как разлука над порогом,
как над жаждою вода,
как над путником дорога
и Полярная звезда.

Мне бросило в ладонь
калиновое лето
кровавую щепоть
раздавленных сердец,
как из колоды лист
червонного валета
или бог весть куда
билет в один конец.

Кто осенние астры
окатил из ковша
чёрной кровью пространства
так, что в пятки душа?

Кто в ночной палисадник
внёс тревожный фонарь?
Чей рысак и чей всадник?
Чьи царица и царь?

В холодном парке ворожея
пробормотала мне уныло:
– И на твою, красивый, шею,
неровен час, наварят мыла.
Оставь пустое – не забыли,
за малым руки не дошли.
До сроку с миром отпустили.
Спеши, пока не сволокли.

В неверном свете ночника
что можно знать наверняка?

Что речь, как русская верста,
немногим – песней на уста.

Что старый спор добра со злом
не надо делать ремеслом.

Отлегло – и не хочется
за порог выходить.
Серый вечер волочится,
как суровая нить.

Молью трачено давнее
душ случайных родство.
Новый год. Ожидание
Рождества. Рождество.

Человек бежит по снегу
и подтаявшему льду.
Человек спешит к ночлегу,
держит время в поводу.

Я по берегу хожу
и вослед ему гляжу,
сам себя не понимаю —
чем при жизни дорожу?

Вопроса нет: иметь иль не иметь —
карманов не оттягивает медь.

Высок и тощ. Никак не датский принц.
Чужак в толпе бойцов за главный приз

любой ценой. Достаточно любви.
И всё-таки – to be or not to be.

Наши нелепые ссоры
пусть порастают быльём.
В чашки простого фарфора
сизого чаю нальём,
бросим на стол карамели
россыпью – что уж мудрить?
После пусть скажут: умели
люди счастливыми быть.

Не парии, не уроды —
забывшие отдых и труд,
ревут, обезумев, народы,
как сильные воды ревут.

Ты прав оказался, Исаия.
Ты нас угадал до конца.
В который пирует косая,
и крови не видно конца.

1

Словно отрок наследный,
обречённый на власть,
этот лебедь последний
предназначен пропасть.

Он неслышно и гордо
канет в зиму, как дым
исчезает. И город
не заплачет над ним,

2

Мы с тобою обманулись —
так бы чаще, милый друг.
Гуси-лебеди вернулись
в мутноглазый Гомеюк.

Будут белые одежды
и омытые дождём
босоногие надежды,
что, авось, не пропадём.

Погасит люльку пастушок
и спустится в долину,
сыграет зорю петушок,
и утро выгнет спину
с улыбкой вещего кота
из дядюшкиной сказки,
и не случится ни черта,
достойного огласки.

Грязи дольней дороги
жирно льнут к сапогам.
Худо, если в итоге
даже званым гостям
не откроется толку
ни в делах, ни в словах,
как голодному волку
в прошлогодних следах.

Век усталое тело
разметал по углам,
а душа отлетела
к заповедным пескам,
где над лебедем белым
нижний мостик дугой.
И невмочь этот берег
променять на другой.

О подоконник гулко
вторые сутки – дождь,
и в город на прогулку
хотел бы – не пойдёшь.

Но сетовать на это
повремени пока —
увидишь, бабье лето
разгонит облака.

На всём десница Божия —
присяду ли когда
на камень у подножия
Лекзырского креста?

Над ним тысячелетия
проходят впопыхах,
а мне лишь междометия
остались – ох! да ах!

Смахнут крылами голуби
листву на дно пруда,
деревья в небо голое
опустят невода,
и рыжая прелестница
в положенный черёд
поплачет, перебесится,
а там и Новый год.

Вот и песенка спета
до конца.
Птица Феникс из пепла
не поднимет лица.

Время выпасть из круга
подоспело, и впредь
не до жиру, подруга —
только б не озвереть.

Новогодние ёлки
догорели дотла.
Воют серые волки
на могиле козла.

Все наивные сказки
со счастливым концом
рассказали до нас и
рты залили свинцом.

На столбах, на заборах
и за каждым углом
снова росчерки Зорро
белым школьным мелком.

Возвращается детство,
словно прима на бис.
Продолжается действо —
стало быть, улыбнись.

Облака перьевые,
как дымок сигарет
наплывают. Впервые
ни хороших примет,
ни хорошего друга
во дворцах из песка.
И уныло, как вьюга,
завывает тоска.