Валерий Дудаков - Избранное III

И там, где времени теченье
Сливается в сплошной поток,
Находит часто вдохновенье
Себе покойный уголок.

Не на арене я коверный,
А лошадь, шоры что не ведает.

Иду на звук. Подошвы греет жар
Опор моста, на солнце раскалённых.
Глядят глаза восторженных влюблённых
Сквозь объектив. А по воде снуют,
Как пёстрый сор реки, пустые банки.
В толпе лениво сэндвичи жуют,
И где-то тихо отбивает склянки
Плывущий по теченью пароход.
Прохожие неспешно льнут к теням,
А запахи и смуглых рук загар,
А музыка, что в такт стучит ступеням,
Салата след на щёках негритянки,
Бумажная салфетка в белизне,
Стирающая отпечаток ланча,
Так нелегко их в рифму вставить мне,
Бомжа, что тихо сигарету клянчит,
Глаза ж его в немыслимой тоске
От дня, что в масть не попадает нынче,
А думать об обеде не с руки.
Две чайки вдруг кругом сцепились в клинче
Над Темзой, по воде пошли круги
Нырнувших рыб, а может показалось,
Для радости нужна такая малость:
Коснуться жизни, тень схватить рукой
От облака, плывущего сквозь небо,
Унять печаль – что это, быль иль небыль,
Ещё одна случайная победа
Над скукой, что съедает праздность дней.
Воды потока, Темза, не жалей,
Цветными пароход флажками машет,
Дневные звуки в вечер станут краше,
Веселье расплескав в витринах стен,
Но тёмен галереи контур, нем.
Пускает мыльный пузырёк малыш
Из тонкой трубки, радугой сияет,
Забавы детской кто из нас не знает.
И всё-тки присмотрись, не уследишь,
Кругом веселье, и спокоен лишь
Сент-Поль, словивший луч вечерний в плен.

Не брюзжи о Брюгге, поспеши,
Время видеть Мемлинга творенья,
Брюгге не вздымает этажи,
Брюгге нанизал каналов звенья.

Госпиталей, церквей мнимый сплин,
В алтарях мольба благоговенья,
Отражает множество картин
Прошлой жизни вечное движенье.

Тихих уголков уютный ряд,
Лебеди воркуют, выгнув шеи,
С лёгкой грустью много лет подряд
Дамы ждут на праздник приглашенье.

Дорогих камзолов блеск и мат,
Башмаки на пряжках слепят ярко,
Нидерландский праздничный наряд,
Кавалеры дамам шлют подарки.

Пламенный Рогир, что мудр и прост,
Братия Ван Эйки в снах дерзаний,
Скромно отдавали деньги в рост,
Веруя в величье мирозданья.

Грусть прощанья светла и легка,
Радости и беды кто не знает?
Мир есть жизни мудрая река,
Что теченьем души просветляет.

Бродит за окном вечерний сон,
Цокают копыта, дождь за ворот,
Затихает Брюгге добрый гном,
Отведя от бед старинный город.

Старинный город.
Мол в четыре километра.
Крупнейший порт во Франции,
Где ветры с Атлантики скользят,
Но тихо спят иль в полудрёме
Неспешно бродят утренние пары.
Просто люди.
Мы смирим любопытство. Не убудет
Пропущенных в хождении магазинов,
Базаров, шопов, крошечных кафе.
Оркестр заиграл. Вот в галифе
Прошёл военный площадью фонтанов,
И кружит голову беспечно ветер пьяный
Свободой от назойливых забот.
Кто в Шербурге бывал, меня поймёт,
И вспомнит ту мелодию простую,
Мотив которой уж давно не нов.
Жива ещё «в годах» Катрин Денёв.
Три зонтика раскрыто на балконе,
Вот жёлтый, красный, сине-голубой.
Открою дверцу будки телефона
Ногой. И может мне позволят позвонить
Красавице. Но некого винить,
Что недоступен всё ж язык французский,
Но я, быть может, её скажу по-русски,
Что помню фильм, хотя не знаю слов,
Ведь не беда.
Сей город снова посетить готов.
Когда?
Уже привык к его покою,
Собору «базилик», театру, строю
На рейде яхт. И стоит ожиданья
К нему явиться снова на свиданье.
Позеленевшей статуей от соли
Стоит властитель, что знаком до боли.
Он сжёг Москву, но мир не покорил,
И молча в тихом Шербурге застыл,
Проели дырки сапоги и сбрую,
Стоит Наполеон. Так одинок.
Тоскует и собор ему не мил,
В узорных табернаклях,
На горгульях с пастями химер,
Весь камень сер. Он поседел от моря,
От соли, от ветров и от воды.
Смывают волны кораблей следы.
Прощаюсь, что ж, до нового свиданья,
Увижу красный зонтик на прощанье.

В тоске стоял в какой-то позе странной,
Качаясь, человек. Он не был пьян,
Он вглядывался в звёзды.
За кораблём плыл небосвод,
И растекались волны,
Достичь желая разных стран.
Быть может лишь одной, ему желанной.
Не сожалел он о прошедшем. Годы
Не угнетали. Груз не тяжек свой.
С седой и непокрытой головой
В вечернее он небо углублялся
Взыскующим и напряженным зреньем.
Быть может он молился, чтоб Всевышний
Ему в сей миг да ниспослал удачу,
А может быть, он рассуждал иначе,
Что на земле один остался, лишний,
Но проявляет в этом он терпенье,
Страданья всё ж желая позабыть.
Корабль продолжал по волнам плыть,
Морские волны жизни волнам
Могут быть сродни,
То бурны, а то ласковы они,
Что утешало странного пришельца.
Они беспечно устремлялись в да́ли,
Быть может беды отвести от близких
И от друзей хотел он. Мы не знали,
Но склонялся низко
На скользкой палубе вечерней корабля.
Кружилась горизонтом близкая земля
И дружелюбно звёзды чуть мерцали.

Не служили прадеды мои
В красной коннице,
Пронеслись над ними те бои
За околицей.
Да и в Добровольческую не ходили,
Хоть на «щирой» Украйне жили,
Но казаками усердно служили,
Да впрягались по части ямщицкой,
И кузнецкой, лошадей треножили,
Пили горькую, да в станицах
Семьи множили, годы прожили.
А другие жили в Черкизово,
Запрягали тройки по утрене,
Приняв браги в опохмелие,
Чтобы не было с утра муторно,
Брали вожжи в руки умелые.

Только в годы с лет тех бывших
Поговорку эту знай,
Хоть шептались, словно мыши,
Но цветистым был охай:
«Эй, побойтесь Бога, ироды,
Не терзай народ, блядь деникинская,
Окропил Русь кровавый дождичек,
Шлёпнет их наган, чиркнет ножичек».
И была эта присказка,
Что познал её я с измальства.

Годы были пятидесятые,
Последние годы Ирода,
Кривилась страна распятая,
Дымилась, гулагами сжатая,
А вольную жизнь треклятые
Давно коммунисты стырили.

Некто жил в высокой башне
Возле самого Кремля,
И над ним алели звёзды
Красным светом октября.