Владимир Иванов - Сто и одна муза сКаз-о-новой. Записки деревенского модника

Я-бусина

Мне граней света острых не хватает,
В сердцах от кремня к кремню я мечусь,
А время – неизбежно в каплях света тает,
Я только в эту ледяную реку не вернусь.

Я и Бусы

И все слова её, как бусы,
– Хочу.. Я буду… Да и буду!
Шнурком из шёлка извернусь я,
– Прекрасно… Да… Добуду!

Весной, зимою или летом,
К утру от вечера мудрея,
Обвить ей грудь игривым светом,
Цветком каменьев – чудная идея.

Но есть один вопрос к воде на это,
Когда она обратно к морю устремится,
Играя блеском связок самоцветов,
С камнем на шее ей не утопиться?

#яИбусы #ябусина

Всё случилось по забвенью, словно встарь,
Самочинно правил царь – самозваный государь,
Кое-как в имперстве плюс седьмом безбожником,
Его ко всюду прилагали, и прозвали— Подорожником.

На указы его клали, вертикалью величали,
От А до Бэ, что сидели на трубе и подкачали,
Но случилась, что пришла беда горизонтально,
И выходят законы, что будет отныне печально.

Всем будет велено дракона отыскать и одолеть,
Белой башкою – копия орла, а глубже посмотреть,
А где искать? Так есть тому одна примета.
Черней хвоста и зада, в мире больше нету.

Стал Иванушка-дурак на печи указы царевы читать,
О царства половине и царевой дочке мечтать,
А мамаша ему твердит, в тривосьмое не ходить,
Чтобы какой пакости из молочниц не подцепить.

И в тридевятое к ведьмам не ходить косматым,
Они в грибках, все в перхоти и были под рогатым,
За гаджетами, что с яблоком впустую не гоняться,
Тем блюдечкам не раз судьба еще меняться.

К голодным девкам не ходить, изжарят хуже печки,
Они его любвеобильное, незакаленное сердечко.
Может у них и избы ничего, да ножки как у куры,
И курят немало в чаду обычные наглые курвы.

Подумал Иван про гондольеров, галеру с ладьёю,
Про мэра оленьего, бабу с косою с палёнки бадьёю,
И тихо в деревню мобильную печь отогнал,
Пока звероящер и её невзначай не прибрал.

И скажут другие, – Чай, Иван был дурак,
Царя не любил, да всё сделал не так,
А эти простые фигуры – губами своими не дуры,
Немые носители русской культуры.

А что Подорожник? Всё будет как встарь,
Достанут иглу из дракона, кощеем его отмытаря,
На смену башки двухголовой привяжут две утки,
В телегу Медведя впрягут, на час передвинуть сутки.

Осень в двери стучит осторожно,
Ты дождю тихо дверь ту открой,
К концу лета чудес всевозможных,
Мы встречали с лихвой сей порой.

Там корзинкой с грибами черпали,
Алых ягод калины, где убрана рожь,
Серебрились за тучами серые дали,
Лета бабьего паутина и первая ложь.

Нас в лес, опять, манила паутинка,
– Ты, лишь ступи и топай по тропинке,
Её легко измерять твердыми шагами,
Что грязь и лужи хнычут под ногами?

Куда ещё ломиться, как скотина можно?
Не по тропе, забыв про осторожность,
Хруст веток, веер брызг и мха седины,
Двойной разбитой колеи чужой резины.

Говорят, что осень это – небо,
Пусть оно не плачет под ногами.
Это лес с листвою цвета хлеба
И зима, которую не ждали.

Белый город скроет черный снег,
Чистый снег падет в серый снег,
Осторожно, скрипя снегом, ступая,
Тень за светом по свету шагает.

Сапог за лавкой скромно жил,
Да, вдруг, в деревню нашу угодил,
Откуда у хлопца Рязанская грусть?
Торгуя овощами, он цинично загруз.

Ему явилась сексуальная игрушка,
Амеба Дитто, с виду, как подушка,
И вот Ивану наплевать на лица,
На покемоне он решил жениться.

Но был тот покемон коварен и умён,
И трансформаций ловких полон он,
Как только Ваня с Дитто поженился,
Тот, точно в сказке, в Ваню превратился.

Ваня на Ваню покемонит, брак кляня,
Пиар – пиаром, только жизнь – фигня,
Медовый месяц длился, как обычно,
Под лавкой сапожок наш снёс яичко.