Василий Мищенко-Боровской - То ли горько, то ли сладко

Что пацан, застреленный у Белого Дома,

Выучить не успел урок о гражданской войне.

Я по трассе жму почти под сто,

За верстой уносится верста,

И в сентябрьском воздухе густом

Благодать, покой и красота.

Вдруг, удар, как взрыв, и – темнота,

Над дорогой, будто, я завис,

Надо мною неба высота,

Лучик солнца устремился вниз.

И, как будто, кто-то мне сказал

Тихо так, почти не разобрать,

То ли ветер, то ли ангел пролетал,

Должен жить я, рано умирать.

Автогеном долго резали металл:

Извлекал меня из груды МЧС,

Доктор нашатырь под нос совал

И снимал уколом жуткий стресс.

А гаишник странно так смотрел,

И потом, не выдержав, сказал,

Мол, в рубахе ты родился, если цел.

Капитан, наверно, много повидал…

Ну, а тот, кто эту кашу заварил,

В лобовую, в бешеном прыжке,

Он почти совсем еще не жил,

На обочине лежал теперь в мешке.

Вдоль дорог веночки да кресты,

Будто говорит нам новый знак:

Здесь сейчас вот мы, а завтра – ты

Можешь жизнь закончить точно так.

От статистики не деться никуда:

Тридцать тысяч жизней каждый год…

Кажется, до Страшного Суда

Не дотянет грешный наш народ.

Анекдотов про Чепаева не счесть.

Мы травили их друг другу под портвейн

И считали – это круто, это – жесть,

Никаких не ожидая перемен.

Пацанам шестидесятых не понять

Ничего про те лихие времена,

Что такое убивать и умирать,

Что за мерзость та гражданская война.

Вижу я сейчас Чепаева портрет:

Он в атаку гонит конные полки,

А комдиву то всего лишь тридцать лет,

И в дивизии простые мужики.

Строил церкви, в бога верил, воевал.

Грудь за храбрость вся в медалях и крестах.

Правду, счастье да свободу он искал.

Не нашел её: не в тех искал местах.

Разодрали всю Россию пополам,

Сила каждая по-своему права,

Красно-белый ужас и бедлам,

Цвета мало стало. Только два.

Одинаково невыносимо жаль

Всех расстрелянных в подвалах губчека,

Также и других, кого сразила сталь

Шашки пьяного донского казака.

Революций, войн, репрессий череда,

Это будет всё, случится лишь потом:

За бедою вслед навалится беда,

Впереди еще – горящий Белый дом.

Эти призраки Афгана и Чечни

От Чепаева в немыслимой дали,

Всё, за что сейчас сражаются они,

Вдруг окажется банкротом, на мели.

Не смотрите на Чепая свысока.

Утекают наши годы, как вода.

Всё уносит, сносит времени река

Зачастую без остатка, без следа.

Мне хотелось бы сказать любимый тост

Не вернувшейся с фронтов моей страны,

Он понятен всем и очень-очень прост:

Жить всем долго и совсем не знать войны.

Этапом из осиротевшей вдруг Твери

Отправился не во Владимирский централ,

Оставив метку на своей двери,

Он дал нам много, но и многое забрал.

Один из многих, кто успел-таки нам спеть

Немало песен о любви, судьбе и о разлуке,

Предвидя, хоть нелепую, но все же смерть,

Прокравшуюся в дверь открытую без стука.

Давно в законе ставшие и песни и стихи,

На полуслове прерван этот разговор,

А батюшка еще не отпустил ему грехи,

Расстрельная статья и скорый приговор.

За окнами стоит апрель, опять весна,

На сердце давит камнем тот же груз,

Пора уже, пора встряхнуться нам от сна,

Ведь губит все-таки нас не к одиннадцати туз.

На храмах золотые купола не те уже теперь,

Вчера сказал мне грустно закадычный друг,

И стал совсем другим старинный город Тверь.

В нем больше не поёт жиган наш Миша Круг…

Лишь на самом на краю вдруг край увидеть

Долго падать вниз, карабкаться со дна,

Может каждый и любить и ненавидеть,