Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [СИ]

— Ну что же, — остался невозмутимым митрополит, — пойдём, потолкуем. Глядишь, и дознаемся до правды, почто это девка отроком вырядилась… А может – наоборот!

Решив так, они прямиком направились в комнату, где обычно находились дети герцогини.

Прежде Карл Густав с Петером так и норовили куда-нибудь улизнуть под благовидным предлогом, оставив Евгению на попечение нянек. Но теперь они чаще проводили время вместе, и причиной этому была Клара Мария. Конечно, она бы и сама была рада сбежать с ребятами и поиграть с ними на воле, но приходилось сдерживать себя. Поэтому Шурка каждый раз старалась придумать новое развлечение и увлечь им своего брата и его приятеля. Для начала хорошо подошли уже знакомые принцу и принцессе жмурки, а также салки и прятки. Хотя бегать в длинном платье было не слишком удобно, а прятаться особо негде, но, тем не менее, детям было весело.

Затем пришёл черёд настольных игр. Один из столиков в отведённых для них апартаментах, очевидно, был предназначен для игры в шахматы. Во всяком случае, инкрустация на нём была в виде шахматной доски. Фигур у них не было, но принцесса нашла выход: собрав в парке жёлуди и каштаны, она предложила использовать их, и научила остальных играть в шашки. Это новое развлечение так увлекло Карла Густава и Петера, что они довольно быстро превзошли свою учительницу и стали её побеждать. И тогда она поведала им про наиболее продвинутый и интеллектуальный вариант игры – "В Чапаева".

Когда митрополит зашёл к детям, Шурка как раз заканчивала разгром брата, выбив ловким щелчком последний жёлудь с доски. Проигравший принц тёр лоб, готовясь получить положенную порцию щелбанов. Петер напряжённо размышлял на тему предстоявшего реванша, а маленькая Женя смеялась и хлопала в ладоши. Ей, вообще, всё больше и больше нравилась её новая сестра, тем более что та пообещала сделать для неё какую-то невиданную до сих пор куклу.

— Мир вашему дому! — поздоровался Филарет.

Дети тут же прекратили играть и недоумённо посмотрели на вошедшего. Но иерарх русской церкви, нимало не смутившись таким приёмом, подошёл к Карлу Густаву и благословил, перекрестив тому макушку и положив на голову руку. Затем проделал то же самое с Евгенией и, наконец, обернулся к Шурке. Та помялась под его внимательным взглядом, но, так и не решив, как себя вести, приняла независимый вид.

Романов не знал немецкого, а принц – русского языка, поэтому обычно при их встречах присутствовал фон Гершов, выступавший в качестве переводчика. Но сейчас его не было и роль толмача пришлось взять на себя Шурке. Митрополит, ни словом не обмолвившись, что знает девочку, принялся расспрашивать Карла Густава и Евгению – хорошо ли они почивали и много ли усвоили из его прежних поучений. Надо сказать, что он не слишком докучал детям с Законом Божьим, чем в их глазах выгодно отличался от епископа Глюка. Было это, впрочем, не от небрежения пастырем своими обязанностями, а от понимания, что без знания языка он мало чего добьётся, и нежелания торопить события.

Принц, донельзя удивлённый, что его новоявленная сестра так хорошо знает русский язык, отвечал вполне толково и со знанием дела. Похоже, он действительно понимал, о чём речь, чего никак нельзя было сказать о переводившей ему сестре. Во всяком случае, митрополит остался доволен и благословил всех присутствующих, кроме Клары Марии. Та, наконец, поняла, в чём дело и, опустив очи долу, повинилась:

— Простите, владыко, за обман.

— Бог простит, чадо! — строго отвечал он ей. — Почто хоть скоморошествовала?

— Получилось так, ваше высокопреосвященство. Напали на нас дорóгой, да почти всех, кто с нами был, убили. Бежать пришлось, а чтобы скрыться – переоделись.

— Ишь как! А чего это тати напали на вас, и, вообще, ты – чьих будешь?

— Клара Мария меня зовут. Клара Мария Мекленбургская. Дочь я Иоганна Альбрехта, то есть государя Ивана Фёдоровича.

В глазах иерарха русской церкви быстро промелькнул целый сонм разных эмоций – от недоверия до понимания. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он спросил:

— А Мартин?

— Матушка это моя – Марта Рашке. Она родила меня ещё до того, как мой отец на Катарине Шведской женился.

— Стало быть, ты – царевна?

— Царевна у нас – Евгения, владыко, а я – так…

— Что место своё знаешь – хорошо, — задумчиво проронил Филарет. — Слышал я про то, что государь тебя признал. По нашим законам неправильно сие, да тут не Русь-матушка, стало быть, отцу твоему виднее. Ступай, чадо, нет на тебе греха! Однако же отныне, каждое утро, в обед, и перед сном читай трижды "Верую", "Отче наш" и "Богородицу", да моли Господа, о прощении грехов отца твоего! А я тебя тропарю с кондаком [24] Тропарь и кондак – религиозные песнопения (в данном случае православные), кратко выражающие суть празднуемого праздника или празднуемого святого (простите за тавтологию). поучу, чтобы ты веру нашу постичь могла, да брата с сестрой при нужде наставить.

— Владыко, — осторожно заметила Шурка, чьи запасы смирения стали истощаться, — я, вообще-то – лютеранка!

— Была бы ты православная, раба Божья, и сотней молитв не отделалась, — спокойно парировал митрополит, и, широко перекрестив девочку, вышел.

Через несколько дней в Берлин примчались гонцы из Вольфенбюттеля от герцогини Клары Марии. Венценосная бабушка очень беспокоилась о судьбе пропавшей внучки и её поисками занялись всерьёз. Благо, что Старый Клаус рассказал, в каком направлении её следует искать. По этому поводу, Шурку снова одели в парадное платье и в присутствии четы курфюрстов и герцогини Катарины предъявили посланцам. Король Густав Адольф, призываемый государственными делами, уже отбыл и не смог принять участие в этой церемонии, но и без него общество собралось более чем представительное.

— С глубоким прискорбием узнали мы об ужасном несчастии, произошедшем со свитой принцессы Мекленбургской! — не терпящим возражений тоном заявила Катарина Шведская гонцам. — Поскольку виновные в этом злодеянии ещё не найдены, мы берём означенную принцессу Клару Марию под свою защиту и покровительство. Мы сами позаботимся о вступлении её в права владения пожалованными ей нашим благородным супругом землями и городом Ивенаком.

Гонец и не подумал ей возражать, да и кто бы его стал слушать в такой ситуации. Удостоверившись в том, что любимая внучка госпожи жива и здорова, он получил запечатанные письма, после чего откланялся. Бывшая камеристка захотела кое-что передать ему для Брауншвейгской герцогини и вышла вслед за ним. Мачеха завела разговор с маркграфиней Анной, курфюрст тоже куда-то удалился, и Шурка оказалась предоставленной сама себе.