Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [СИ]

Маркграфиня не забыла о своей идее заказать портрет принцессы Клары Марии и немедленно занялась поисками достойного живописца. Увы, художников в Берлине было не так много, а хороших и того меньше. Заезжих мастеров из Голландии в это время тоже не случилось, но тут на помощь пришёл случай. В столице Бранденбурга проездом оказался Генрих Болланд, возвращавшийся из Кёнигсберга, где только что закончил работу над портретом герцога Альберта Фредерика, к себе в Байрейт.

Он, можно сказать, был придворным художником прусского герцогского дома и, попав в Берлин, не мог не зайти во дворец, чтобы засвидетельствовать своё почтение дочери своего сюзерена.

— Как хорошо, что вы зашли, мастер, — обрадовалась Анна. — У меня есть для вас маленькая просьба.

— Ваши желания – закон для меня, — почтительно поклонился Болланд. — Вы, ваша светлость, вероятно, хотели бы заказать свой портрет?

— Верно, но не свой.

— Тогда чей?

— Посмотрите, мастер, вон туда.

— На детей?

— Да.

— А кто это?

— У нас гостит герцогиня Мекленбургская Катарина…

— Это дети Странника?

— Именно.

— Я слышал, при их дворе часто работали многие знаменитые голландцы.

— Это верно, мой друг, я даже слышала, что Катарина Шведская приглашала самого Абрахама Блумарта, чтобы тот написал портреты принца Карла Густава и принцессы Евгении. Но посмотрите внимательнее на старшую девочку. Да-да, на ту, которая играет со щенком.

— И кто же она?

— Это старшая дочь Иоганна Альбрехта – Клара Мария, родившаяся ещё до того, как он женился на дочери шведского короля.

— Подождите, это та самая принцесса, о чудесном спасении которой от разбойников нынче толкуют на всех углах Берлина?

— Да, мастер, и я хотела бы, чтобы вы написали её портрет. Разве вас не прельщает возможность бросить вызов знаменитому голландцу?

— Вы искушаете меня, ваша светлость!

— Так мы договорились?

— Вы ещё спрашиваете!

Живописец с энтузиазмом принялся за дело и для Шурки наступили тяжкие времена. Теперь каждый день ей приходилось по нескольку часов позировать мастеру Болланду. Ситуация усугублялась тем, что герцогиня Катарина собиралась как можно скорее покинуть Берлин, с тем, чтобы начать подготовку к переезду в Москву. Однако, не желая обижать гостеприимную хозяйку, она всё же согласилась задержаться на несколько дней, необходимых для работы придворного художника.

— Ваша светлость! — старался урезонить принцессу Клару Марию мастер. — Не могли бы вы не шевелиться? Иначе ваше изображение будет далёко от идеала.

— Могу себе представить, — хмыкнула Шурка.

— Вот и стойте смирно.

— Слушаюсь и повинуюсь!

— Нет, это решительно невозможно! — всплеснул руками портретист, когда его модель в очередной раз дрогнула. — Вы ни секунду не желаете находится на месте…

— Простите, мастер, — повинилась девочка, — но мне ужасно трудно стоять подобно истукану. Кстати, можно мне посмотреть на вашу работу?

— Смотрите, — пожал плечами художник – довольно почтённого вида дяденька примерно сорока лет от роду.

— Это что же, — изумилась непоседа, — вы только-только начали моё лицо?

— Разумеется! Мне от вас больше ничего не нужно. Для того, чтобы написать платье, я найду более спокойную натурщицу. Пока же я напишу эскиз с вашим лицом, а позже перенесу его на основное полотно.

— Неужели у меня такой глупый и напыщенный вид? — снова нашла к чему придраться непоседа.

— Это парадный портрет, моя госпожа. Вам полагается быть на нём важной и величавой, как это подобает принцессе!

— Скука смертная!

— О майн Готт! — застонал Болланд и счёл за лучшее выйти, чтобы дать себе время немного успокоиться.

Оставшись одна, Клара Мария стала с любопытством разглядывать рисовальные принадлежности, разложенные вокруг. Кисти, краски, палитру. Особое её внимание привлёк лежащие отдельно листы твёрдой бумаги – почти картона, и несколько заострённых углей, заменявших мастеру карандаши.

В своей прежней жизни Шурка очень хотела научиться рисовать, но в селе, где они жили с мамой, не было не то что студии, но даже самого захудалого кружка. Собственно, как и учителя рисования в школе, ставку которого подменял обычно кто-то из других учителей, а потому большинство её выпускников могли нарисовать разве что дом с трубой. Но юную художницу это не остановило и бумаги, с помощью карандашей краски и фломастеров, она перепортила столько, что мать только за голову хваталась.

Так что, когда она поступила в техникум, (дать обеим дочерям высшее образование, было для их семьи неподъёмной задачей) одним из наиболее трудных предметов для неё было черчение. Но, как говорится, терпение и труд всё перетрут, и она хоть и с немалыми усилиями, но освоила эту нелёгкую науку.

А дальше на помощь пришёл случай. Как и многие студенты, она старалась летом хоть немного заработать, а потому не чуралась никакого дела. Однажды ей предложили заняться ремонтом и она, недолго думая, согласилась. Вместе с компанией из таких же студентов, она ходила по квартирам и частным домам, в которых красили стены, клеили обои и вообще делали всё, что потребуется. И вот в один прекрасный день, когда заказ на ремонт уже был, а материалы ещё не привезли, она, шутки ради, расписала одну из стен остатками имевшейся у неё краски. Компаньоны не обратили на эти художества особого внимания, поскольку стены всё равно предстояло предварительно подшпаклевать, а затем грунтовать.

Но стройматериалы на сей раз привёз не бригадир, а сам хозяин и ему неожиданно понравились Шуркины художества. Недолго думая, он сговорился с юным дарованием, чтобы та раскрасила по окончании черновой отделки его студию. Та согласилась и, неожиданно для себя, заработала довольно солидные для неё деньги. Потом был ещё заказ, потом ещё, и приработок едва не стал основной профессией. В какой-то момент, она даже собиралась бросить учёбу, и, если бы не старшая сестра, непременно сделала бы это. Но Алёна всегда умела трезво смотреть на вещи и смогла убедить её в необходимости завершения образования.

Все эти сцены из прошлой-будущей жизни так ярко промелькнули перед глазами девочки, что она не смогла удержаться и взялась за уголёк. Глаза её затуманились, рука неожиданно обрела силу и она начал размашистыми движениями покрывать бумажный лист лёгкими штрихами.

— Что это вы делаете, сударыня? — вернул её к реальности голос мачехи.

Оказывается, потерявший всякое терпение живописец, выйдя из залы, встретился с герцогиней и, недолго думая, выложил ей всё, что у него накопилось по отношению к юной принцессе. Та немедленно отправилась вслед за ним, а за ней увязались и Карл Густав с Петером, изрядно заскучавшие после того, как остались без компании Клары Марии.