Владимир Проценко - Успеть на войну [СИ]

— Давай рассказывай, что ты там придумал с названием для наших автоматов, хотя я не пойму почему ты пистолет-пулемет упорно называешь автомат?

Я откинулся на спинку стула, закинул ногу за ногу, сложил руки на груди и ответил.

— Так для меня проще, долго говорить пистолет-пулемет, автомат – короткое емкое слово. Да, я знаю чем отличается ПП от автомата, но мне так проще, понятно? А насчет названий вот что я придумал, многие бойцы называют оружие именами, например СВТ-38 зовут "Светкой", ДП-27 – "Дегтярем", да взять того же "Максима". Вот и я подумал о названии наших автоматов… Ну, хорошо, пусть будет ПП, а то ты на меня смотришь как на врага. Название должно быть кратким, емким и хищным первый прототип я назвал ОСА-15 (это похожий на СТЕН), второй назвал ШМЕЛЬ-9 (это похожий СТЕРЛИНГ).

Я замолчал и стал ждать реакции от Кренделькова смотрящего на меня с задумчивым выражением лица.

— А почему ОСА-15 и ШМЕЛЬ-9, а не ШМЕЛЬ-1 и ОСА-1?

— Ну тут все просто, ты помнишь сколько человек работало над первым прототипом?

— Примерно 10–12 человек, я точно не скажу, не помню. К чему это ты?

— К тому, Боря, что ОСУ-15 создавали 15 человек, включая нас с тобой, а ШМЕЛЯ-9, как ты наверное догадываешься, 9 человек. Наши автоматы созданы коллективом и давать им твою, мою или еще чью-то фамилию я не хочу, работали все. Насчет гранатомета, я также решил назвать его нейтрально ГП-? КОСТЕР (гранатомет подствольный), цифру поставлю когда определюсь сколько людей будет работать над ним. А выглядеть он будет примерно так.

Я вытащил из нагрудного кармана сложенный лист бумаги на котором за час до этого разговора нарисовал ГП-25 как я его помнил и передал Борису.

— Колька, ты сукин сын, понимаешь, что ты придумал, — после десятиминутного разглядывания рисунка выдал мне Крендельков. Вскочив со стула, он начал носиться по кабинету, размахивая моим листком. — А вес, вес какой у него будет, ты уже прикинул?

— Вес, Боря, около полутора-двух кг, это если делать из алюминия или дюрали.

— А гранаты какие?

— С гранатами, Боря, придется повозиться, не знаю, подойдут ли винтовочные гранаты или еще какие. Надо спрашивать у оружейников в ГАУ, у них там много чего есть.

— Ничего, Колька, если надо, я через родное НКВД узнаю, если есть подходящие боеприпасы, оно поможет. Значит так, рисунок я оставляю у себя, завтра по прибытию в дивизию иду к своему начальству и получаю добро на изготовления прототипа, а сейчас давай за успех по чуть-чуть, ты как, будешь?

— А ты не слишком самоуверен, Борь, может сначала сделаем, а потом ты доложишь?

— Сам дурак, ты даже не понимаешь чтó придумал, а начальство мое поумнее нас с тобой будет, оно сразу увидит кучу преимуществ этого оружия.

Говоря мне все это, Крендельков открыл нижнее отделение своего сейфа и стал доставать оттуда какие-то консервы, галеты и залитую сургучом бутылку водки. Ну а мне пришлось убирать чистые бумаги со стола и стелить газету. Сегодня выпить еще можно, а завтра в путь.

— Товарищ полковник, политрук Чуйко прибыл из командировки для дальнейшего прохождения службы.

— Вольно, политрук, присаживайся. Эк как ты в плечах раздался, сразу видно на пользу командировка тебе пошла. Об успехах твоих тоже наслышан, но вызвали тебя по другому вопросу. Командующий нашим округом обратился ко мне с просьбой, — комдив помолчал, взял со стола листок, посмотрел на меня и продолжил. — Вот приказ об организации первомайского праздничного концерта в доме Красной Армии имени С. М. Кирова. Ты, политрук, прости, что без твоего желания я дал согласие на твое участие в организации этого концерта, я даже не подумал что у тебя такие серьезные семейные проблемы. Для решения своих семейных вопросов даю три дня, больше, извини, не могу.

Тут у меня отвисла челюсть, какие такие семейные проблемы, у меня что, жена есть, но вроде я не женат, Сеньку я хорошо расспросил, а может это с матерью моего тела связано?

— Но ты, политрук, не переживай, как сказал мне один доктор, клин клином вышибается, — тут он поднял трубку телефона сказав в нее одно слово. — Пригласи.

Через минуту открылась дверь и в кабинет робко вошла довольно молодая еще женщина лет сорока в длинном темном пальто с пушистым платком, повязанным на голове, обутая то ли в высокие ботинки коричневого цвета, то ли в сапоги. Взгляд ее скользнул по полковнику и уперся в меня. Это была МАМА, неважно чья, смотреть ТАК на своего ребенка после долгой разлуки может только МАМА. В этом взгляде было сразу и радость и какой-то страх, переживание, тревога, счастье, надежда, одержимость защитить свое чадо. Нет слов описать МАТЕРИНСКИЙ взгляд, чтобы увидеть его нужно посмотреть в глаза своей матери. И вот, смотря на эту женщину с мокрыми от выступивших слез глазами, стоящую на пороге кабинета и зажимавшую свой рот обеими руками чтобы не кричать, я вдруг понял что не вправе лишать МАТЬ своего сына, которого она вскормила, взрастила, гордилась им когда он стал военным. Нет я не смогу причинить ей боль.

— МАМА?

— Коленька, сыно-о-о-ок!

С этим криком души она бросилась мне на грудь и разрыдалась. У меня подкатил комок к горлу выступили слезы, и я гладя ее по вздрагивающей спине, пытался успокоить ее и себя. Так мы и стояли, она что-то говорила мне, я что-то отвечал, пока нас не прервал комдив.

— Александра Ивановна, политрук, присядьте. Чуйко, дай матери воды. Александра Ивановна, не переживайте, никуда он от вас уже не денется в ближайшие три дня. Я, пока тебя не было, политрук, рассказал твоей матери о твоей амнезии, как ты выпал из машины на ходу, получив при этом травму головы и амнезию, — при этом он моргнул мне давая понять что истинного положения она не знает. — Вот мы и решили помочь тебе вернуть память с помощью стресса и я вижу, что мать ты узнал первым, значит сработало. Маму твою мы поселили у тебя, места там хватает, так что бери мать и веди ее домой.

— Спасибо, Иван Степанович, за все, — я подошел к комдиву и протянул руку для пожатия, он глянул мне в глаза, улыбнулся как-то по-отцовски, еще раз подмигнул и крепко пожал мою руку. Потом я обернулся к матери, держащей стакан с водой. — Мам, нам пора идти. у Ивана Степановича много дел, не будем ему мешать.

— Да-да, сынок, пошли. Спасибо вам, Иван Степанович, до свидания.

— До свидания, Александра Ивановна, а тебя, Чуйко, жду через три дня.

Забрав стакан у матери, комдив проводил нас до дверей.

Выйдя из штаба, я мягко перевел мать на левую сторону от себя – для того, чтобы мог козырять правой рукой, приветствуя старших и отвечать младшим. Мама шла держа меня крепко за рукав шинели, будто я собирался сбежать и наверное через каждые десять метров заглядывала мне в лицо, робко при этом улыбаясь. Подходя к клубу заметил вышагивающего возле входа старшину Шишко.